Три пары - Лорен Маккензи

– Я ужасный человек.

– Ева, нет. Не надо.

Однажды после школы, когда им обоим некуда было спрятаться, Фрэнк спросил, почему она рассказала Конору об их романе, стало ли ей от этого хорошо? Почувствовала ли она себя праведницей? Она сказала ему, что не знает, почему это сделала, но он ей не поверил. «Если бы я был на твоем месте, – сказал он, – я бы спросил себя: что я получил за то, что рассказал?» И он стоял и ждал, пока она осознавала его слова. А потом засмеялся над ней.

Конор взял ее лицо в ладони и повернул его к себе обратно:

– Ты хороший человек в трудной ситуации.

– А у тебя есть татуировки?

– Нет. Я слишком много их видел на старой коже. – Он засмеялся. – Извини. Я идиот. Я уверен, что с твоей все будет в порядке. Она маленькая и четкая. – Он упал на ковер рядом с ней. Он смотрел, но не смотрел на нее, как будто ушел куда-то еще.

– Конор? – спросила она. – Что такое?

– Ничего. Ничего.

Он лгал. Она лгала. Все было не так. Лего. Ее колючие ноги. Волоски на животе. В светильнике наверху была паутина. Нижняя часть туалетного столика позади нее изъедена термитными ходами. И выключение света ничего бы ни на йоту не изменило.

Одна сандалия была в коридоре, другую она нашла на полпути вниз по лестнице.

– Кофе? – одетый Конор стоял на лестничной площадке.

Когда она подошла ко второй сандалии, уже была видна входная дверь.

– Мне пора идти, – сказала она, делая последние несколько шагов к двери. Он остался на лестничной площадке, глядя на нее сверху вниз. Сказал что-то вроде того, что дело не в ней, а в нем.

На улице она встретила Дермота, идущего домой с Джаро. Она заставила себя улыбнуться, обменялась с ним несколькими словами и пошла дальше. День был еще теплым, но облака закрывали солнце. Ветра не было. Деревья поникли. Чем быстрее она шла, тем больше злилась на Конора, на себя, за то, что чего-то ждала. Это жизнь во всей ее запутанной неразберихе. Это не означает, что им нельзя быть вместе, несмотря ни на что. Ни на что из того, что она не смела сформулировать.

Пришло сообщение от Конора: «Ты дашь мне второй шанс? Мне бы очень хотелось получить второй шанс. Целую». Ева ответила: «Да».

Раздетый человек – это другой вид человека. Нужно знакомиться с ним заново.

Глава 39

Бирюза

Бывали дни, когда Шэй любил косить газон, двигаясь туда-сюда, пока лужайка не покрывалась ярко-зелеными полосами скошенной травы. Он пересек холмы и долины лужайки миссис Дейли и аккуратно обошел вокруг кривобокого, но цветущего кизила. Двигаясь в одну сторону, он ощущал спиной уютное прикосновение теплого света, двигаясь в другую – жжение солнца в глазах.

Миссис Дейли наблюдала сквозь кухонное окошко. Каждый раз, когда Шэй оборачивался, он замечал ее, кивал и продолжал. Это было смешно, но он не хотел ее игнорировать. Было кое-что, что он хотел бы ей рассказать за чашкой чая с сэндвичем: он не был уверен, что стоит, но ему больше не с кем было поделиться. Когда он рассердился на Еву по поводу Конора и Беа, Ева ответила, что Конору и Беа следует разобраться с тем, с чем следует разобраться, самостоятельно. И, хотя он не хотел никого осуждать, он возлагал всю вину за этот бардак на Фрэнка: тот всегда заходил слишком далеко. Как и Конор, впрочем. Сразу после произошедшего Шэй попытался высказаться в защиту Беа, но его не впустили дальше дверного порога. Конор не хотел разговаривать, не хотел выпить пива, не хотел и не нуждался ни в чем от Шэя. Не хотел знать мнения Шэя о том, что ему следует делать. Шэй вышел из себя, сказал ему, что в семейном кризисе всегда виноваты двое и сейчас Конор сильно неправ и тянет за собой Фиа. А Беа, ну, Шэй хотел бы, чтобы она боролась активнее и привлекла на свою сторону адвоката, но она по-прежнему была убеждена, что терпение – это все, что нужно. Шэй жалел ее.

Лиззи поймала его на школьном дворе, когда он стоял на приставной лестнице и чистил желоба. Они согласились, что расставание Конора и Беа коснулось всех: их круг разорвался. И Фиа. Бедный Фиа. Девочки Шэя отчитывались: бедный Фиа снова плакал за обедом. Бедный Фиа намочил штаны. Лиззи жаловалась, что Ева отмалчивается, и выпытывала у него, что еще Ева могла рассказать. Ей нужно было понять. Шэй, дрожа, замер: он ступил на опасную территорию и был недостаточно умен, чтобы обойти мины.

– Прости, Лиззи, тебе придется отступиться. Если инспекция по безопасности на рабочем месте застанет меня за разговором на стремянке, у меня будут серьезные проблемы.

Это был вечер пятницы, близнецы спали, а они с Евой, как обычно, сидели на диване рядом, пили вино и смотрели «Очень позднее шоу с Джеймсом Корденом»[21].

– Разве ты не чувствуешь своей ответственности? Я – да, – сказал Шэй.

– Ты? А что ты сделал?

– День рождения Фрэнка. Там все и началось, да? Ты потом сказала, что мы тупые… нет, неосторожные. Ты была права. Мы воспринимали все как должное.

Непохоже, чтобы Ева это помнила.

– Так ты чувствуешь себя виноватой? – спросил Шэй. – В том, что выпустила кошку из мешка?

Она снова села прямо и сделала еще глоток вина.

– Я сожалею о том, каким образом я это сделала, но я могла бы сделать то же самое трезвой. Но по-доброму. Не эсэмэской. А что бы ты сделал?

Шэй чувствовал, как Ева напряглась.

– Не знаю, – сказал он. – Может быть, ничего.

– Даже если предали твоего друга, твоего лучшего друга?

– Но ты ведь не сказала Лиззи?

Ева нахмурилась, как будто она не знала, какое отношение ко всему этому имеет Лиззи.

– Подожди. Ты хочешь сказать, что твой лучший друг Конор? – Шэй не смог скрыть удивления в голосе.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Нет, – сказал Шэй.

Ева отстранилась от него и встала.

– Но зачем говорить Конору, а не Лиззи?

– Все кончилось, не так ли? Интрижка прекратилась. Лиззи лучше не знать. – Она направилась на кухню с пустым бокалом, обращаясь к нему через плечо: – Ты всегда так буквально все воспринимаешь. Я говорила гипотетически.

– Хочу, чтобы все вернулось на круги своя, – сказал Шэй. Он пожалел, что произнес это вслух,