Три пары - Лорен Маккензи
– Кто это?
– Понятия не имею. – Дермот взялся за свое пиво. Его рука дрожала.
– Это лучшее, что я могу сейчас сделать, – сказал Конор.
– Это все, что ты можешь сделать.
Первым побуждением Конора было перевести Фиа в другую школу, но Ева убедила его подождать до сентября. Фиа, вероятно, не смог бы справиться с новой школой. С тех пор как Беатрис ушла, он вел себя деструктивно, агрессивно и плаксиво. Стало полегче, как только он начал проводить больше времени с матерью. Дермот сводил Конора с ума своим «я же тебе говорил». Но Конор не удивлялся, что стресс Фиа снизился: он знал, что это необходимый компромисс. Что его удивляло и тревожило, так это то, как долго он сам сопротивлялся этому. Когда Конор согласился на ночевки Фиа у Беатрис, Ева посчитала, что он поступил как герой, и усомнилась, что так же быстро пришла бы к подобному компромиссу. Постоянное заверение в том, что у него все хорошо и что он поступает правильно, помогло вернуть ему человека, которым он себя считал. Хорошего человека. Сострадательного человека.
Субботним утром в конце мая Ева зашла к нему по дороге домой с рынка и принесла свежие бейглы. Он только встал, надел спортивные штаны и футболку, чтобы открыть дверь. Он не знал, где Дермот, знал только, что его нет дома, иначе он открыл бы дверь. Они спустились на кухню приготовить кофе. На кухонном островке были сложены вчерашние пластиковые контейнеры из-под еды на вынос. Единственным днем, когда дом выглядел так, как раньше, был четверг, в первые несколько часов после визита уборщицы.
Конор распахнул двери во двор и обнаружил, что воздух мягкий и теплый. Они сидели на солнышке с кофе, бейглами и джемом и говорили о маленьких простых вещах: цветущих оранжевых люпинах, воркующих на трубе голубях, пухлых белых облаках, совершенных, словно прилетевших прямиком из детской книжки. Они говорили о предстоящих долгих летних каникулах и о том, чем займутся с детьми. Они договорились о спортивном лагере и художественном лагере, распределили, кто будет отвозить, а кто привозить. Сидя в своем саду в преддверии лета и рядом с Евой, он ненадолго почувствовал себя одурманенным от незнакомого счастья. Она призналась, как близка к увольнению с работы, как часто в воображении показывает средний палец коллегам, которые внезапно оказались неспособны делать что-либо, кроме как жаловаться и, что еще хуже, ожидать от нее каких-то действий. Она предложила взять Фиа к ее родителям в Литрим вместе с девочками, чтобы они недельку побегали по полям и полазали по деревьям. Конор сразу же сказал «да», мечтая о таком же лете для себя. Надо было обсудить это с Беа, но она, вероятно, не согласилась бы, потому что он уже сказал «нет» на то, чтобы она взяла Фиа на каникулы в Германию. Или в Испанию – это было ее второе предложение. Он не позволил бы ей вывезти Фиа из страны, на случай, если она не вернет его обратно. Страх перед надвигающейся катастрофой – необратимой и безнадежной – всегда был где-то неподалеку. Ева обняла его и прижала к себе. Она утешала его во время приступов плача. Настолько многочисленных, что он перестал смущаться. «Ну вот, опять», – говорил он, сдаваясь. На этот раз все было по-другому. Он мог слышать ее сердцебиение. Ощущал, насколько теплой стала ее кожа от солнца. Чувствовал запах яблок в ее шампуне. Сосредоточившись на ней, на ее тепле, он почувствовал солнце на своей спине. Задержал дыхание и посмотрел на нее: заметил складку между бровей, ее неуверенность. Ее рот зашевелился, как будто она собиралась что-то сказать, но потом одумалась, собиралась улыбнуться, а потом решила, что это неуместно. Он ждал, пока она отстранится, и, когда она этого не сделала, все изменилось.
– Думаю, я влюбляюсь в тебя, – сказал он.
– Я знаю, что влюбляешься, – сказала она. Они все еще были так близко, что он чувствовал ее дыхание на своем лице.
– Это небольшая проблема.
– Правда?
Он засмеялся. Она этого не сделала.
– Ты знаешь, что делаешь? – спросил он. – Я не думаю, что на меня можно положиться.
Ева наклонила голову, раздумывая. Она всегда серьезно относилась к его вопросам. Затем поцеловала его.
– Подожди, ты уверена?
Ева притянула его еще ближе и целовала до тех пор, пока он не перестал понимать, где он и кто он. Когда они остановились, чтобы перевести дух, то посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись. И опять рассмеялись. Он взял ее за руку и повел наверх. Наверху лестницы Конор остановился: он не мог идти дальше. Там было всего три двери: в их спальню с Беа, спальню Фиа и семейную ванную.
Ева снова поцеловала его, нежно подтолкнув еще на несколько шагов в сторону спальни. Он остановился перед незаправленной кроватью и беспомощно повернулся к ней. В комнате не осталось ничего от Беатрис, ни фотографий, ни одежды, но тем не менее она была там. Ева опустилась на толстый марокканский ковер кремового цвета возле кровати. Конор упал перед ней на колени и провел руками по ее ногам, прижимая большие пальцы к внутренней стороне бедер. Она приложила его руки к своей груди, их взгляды были прикованы друг к другу. Прошло несколько дней с тех пор, как она брила ноги: она была уверена, что Беа гладкая, как щечка младенца. Наверное, после лазера. И Беатрис никогда не носила у себя в животе двенадцатифунтовых близнецов. А потом Ева оказалась на спине, и все, что она чувствовала, – это выпуклость его эрекции на бедре, его пальцы, скользящие у нее внутри, его рот на своей шее. Его тяжелое дыхание. Что-то острое впилось ей в ягодицу. Он просунул под нее руки, и она попыталась соскользнуть с этой штуки, но та перекатилась дальше, к спине, и Ева вздрогнула, когда снова натолкнулась на нее. Она подняла бедро, потянулась и нашла кубик лего. Бросила его под кровать. Конор поднялся на руки.
– Все нормально?
– Нормально, да, хорошо, то есть великолепно. – Она хихикнула.
– Что это? – он указал на крошечную татуировку на ее бедре.
– Ласточка.
– Почему ласточка?
– Они ищут солнце. В то время я была в Греции. – Она рассмеялась. – А еще они символизируют новое начало, новую жизнь. Я тогда только выпустилась. – Она остановилась. Новая жизнь, которую она тогда отмечала, была жизнью, которую она построила с Шэем.
– Она прекрасна. И ты прекрасна.
Это было
