Три пары - Лорен Маккензи
Беатрис проверила свой телефон. Одно сообщение. Она знала, какого сообщения хотела – от Конора, с разрешением вернуться домой. Но это Фрэнк спрашивал, стоит ли ему поговорить с Конором. Очевидно, ему не хотелось, но он сделал бы это, если она считает, что это может помочь. Она позвонила ему:
– И что бы ты сказал?
– Что?
Она повернулась спиной к ветру, но он все равно трепал ее волосы вокруг лица.
– Что бы ты сказал Конору?
– Где ты? Тебя плохо слышно.
Она закричала в трубку:
– Что бы ты сказал Конору?
– Не знаю. Что ты хочешь, чтобы я сказал?
– Я думала, у тебя есть какая-то идея?
– Что? Я тебя не слышу.
– Забудь.
Он продолжал говорить. Ей показалось, он упомянул о семейной терапии. Ветер на мгновение утих, и она ясно его услышала.
– Конор тебя выгнал или это ты ушла от него?
– Он был так зол. В таком бешенстве. Я ушла. Он напугал меня и Фиа, он…
Она зарыдала. Опять наступила тишина, она услышала: «Что?» – и отключилась: это было невозможно… Через несколько мгновений пришло сообщение от Фрэнка:
«Он ударил тебя?»
«Нет!»
«Что ты хочешь, чтобы я сделал?»
Беатрис убрала телефон. Она надеялась, что у него есть решение, хотя и знала, что решения нет: такого решения, которое подразумевало бы помощь от Фрэнка. Магическое мышление. На школьном дворе Дермот пообещал сделать все возможное, чтобы убедить Конора пустить ее домой, но он не желал знать никаких подробностей. Она не сомневалась, что как только Дермот узнает, что она сделала, то восстанет против нее. Ее внутренности снова скрутило, накатила тошнота.
Ей придется самостоятельно искать дорогу домой.
Вокруг нее в воздухе носились чайки, клекотали и ныряли в море за волнорезом, истребляя косяк рыб. Прошлым летом на Майорке Фиа боялся чаек. Они были повсюду: на пляже, в порту, на площадях и в его снах. Беатрис с Конором успокаивали его как могли, но тут налетевшая чайка вырвала чуррос[19] прямо из его рук. Он был безутешен и сказал им, что они вруны. Потом забрался к ним в постель посреди ночи, разрушив их сон своим горячим, потным беспокойством.
Они тогда остановились в старой каменной вилле на холме с видом на порт. На окнах были темно-зеленые ставни, а на потолках – вентиляторы. Ночью они спали с открытыми окнами и закрытыми ставнями. Ветерок всю ночь носился над ними, как нежное касание.
В их последнее утро она почувствовала дуновение воздуха на лице и повернулась в его направлении, желая еще. Осколки света проникли в комнату, отражались от белых стен и белых простыней, оставляли жгучую полоску на ее икре. Она осторожно открыла глаза. Фиа стоял на четвереньках и дул им в лица, пытаясь разбудить. Он переключился с нее на Конора, но, похоже, это никак на него не действовало. Она снова закрыла глаза, притворяясь спящей, и вскоре он вернулся к ней.
– Ма-ма-ма-ма-ма-ма? – прошептал он. Она продолжала притворяться спящей. Он лизнул ее щеку. Горячая липкая шершавость его языка заставила ее взвизгнуть от неожиданности. Фиа, разразившись смехом, упал на Конора, разбудив и его. Конор застонал и отвернулся, словно хотел еще немного поспать. Фиа наклонился и тоже лизнул его. Конор перевернулся и набросился на него, защекотав Фиа так сильно, что тот стал от беспомощности хватать воздух ртом, пока совсем не задохнулся. Они упали обратно на кровать бок о бок. Фиа натянул им на головы белую простыню. Он надувал щеки и пыхтел, заставляя простыню подлетать вверх.
– Мы в облаках, – сказал Фиа.
– Летаем, – сказала Беатрис.
– Кажется, я сейчас пукну, – сказал Конор.
– Папа, нет! – Фиа стянул простыню. Под ней было слишком жарко. – Лизните меня, – попросил он.
– Фу, – сказал Конор. Беатрис лизнула его в левую щеку.
– М-м-м, солененько.
Фиа скорчил гримасу, не понимая, нравится ему или нет.
– Папа?
– Не возражаешь, если я сначала положу немного варенья?
– Хорошо. – Фиа был открыт ко всему, но Беатрис обеспокоилась, к чему это приведет.
– Нет! Нельзя. Только не в кровати, пожалуйста.
Конор наклонился и лизнул Фиа в лицо от подбородка до линии волос. Тот зафыркал.
– Сделай так же, мам. Давай. И ты, папа, одновременно.
Конор поднял бровь и вопросительно посмотрел на Беатрис. Как бы спрашивая, это нормально, не странно? Она сосчитала: раз, два, три и – высунула язык.
Они лизали щеки Фиа, пока тот не смог больше терпеть.
Конор приготовил кофе и принес его на подносе с хлебом и медом. Беатрис объявила, что, поскольку это их последний день, крошки в постели больше не важны. Фиа катал свои маленькие поезда по холмам и долинам их тел, пока она читала роман, а Конор решал судоку на айпаде.
Стоя на Грейт Саут Уолл, Беатрис видела их троих на кровати, парящих в лучах солнца, каждого наедине со своими мыслями и радостями, но счастливых вместе. Когда они вернулись в Дублин, прямиком в серую дождливую рабочую неделю, это утро затерялось среди всех других ленивых отпускных утр. Теперь, когда она знала, что это утро на Майорке, возможно, было последним в своем роде, она воскрешала в памяти его каждую совершенную деталь. Это было счастье, обильное и прекрасное, как цветущий пион.
Она вернулась в Портобелло и вошла в их дом. Дермот и Фиа играли с зоопарком на полу в гостиной. Фиа ринулся к ней:
– Мама! Ты теперь останешься дома?
Она не станет ему врать.
– Где папа? – Дермот указал наверх.
– Я собираюсь поговорить с папой. Никуда не уходи.
– Куда мне идти, глупышка? – спросил Фиа, снова усаживаясь среди своих животных.
– Не знаю, на луну?
– Ты глупышка.
– Нет, это ты тут глупыш, – сказала Беатрис.
Она поднялась по лестнице, повторяя это всю дорогу. Надеясь, что Конор услышит ее и будет к ней готов.
«Нет, это ты глупыш».
Шэй открыл Беатрис дверь. Не
