Пирамида предков - Ильза Тильш
Я не люблю заполнять анкеты. Хотя я понимаю необходимость отвечать на известные тривиальные вопросы, которые постоянно задают в учреждениях и официальных местах — в канцеляриях и бюро, в страховых агентствах и сберегательных кассах, в самых различных кабинетах и приемных; я всякий раз с большой неохотой пишу, как меня зовут, где я сейчас живу, где жила раньше, где я буду жить в ближайшее время, почему и отчего. Девичья фамилия, нынешняя фамилия, временно состояла, посещала, получила аттестат, закончила или не закончила, принимала участие или не принимала участия, имею намерение, не имею намерения, есть прививки от, нет прививок от, изучила или не изучила, родила, в детстве перенесла корь, скарлатину, коклюшем не болела.
Я никогда не объясняю, не утверждаю, не обещаю, не свидетельствую, не клянусь, но иногда бываю вынуждена говорить правду от чистого сердца, находясь в здравом уме и твердой памяти. Город ведет подсчет своих жителей, страна объявляет величину своего населения, избирательный округ публикует количество избирателей, я охвачена, я вхожу в общее число, я крохотная, быть может, важная составляющая какого-то числа, более или менее внушительного. Все это я понимаю, осознаю и не противлюсь. Я обучилась чтению и письму, я вполне в состоянии держать в руке ручку или карандаш, отвечать на вопросы, так что я еще живу.
Сформулируйте в объеме не более тридцати строк, что в настоящее время для вас означает слово «родина».
Я должна ответить на этот вопрос, я должна вместить его не более чем в тридцать строк, четко сформулировать и, если ответ не сразу придет мне в голову, как следует обдумать его. У меня три месяца сроку.
Такую анкету получила не только я. Анкеты печатаются тысячами экземпляров. Возможно, такие анкеты получили сотни тысяч человек. Сотни тысяч должны в объеме не более тридцати строк написать, что они могут сказать по поводу понятия родина.
Сотни тысяч должны обратиться к своей совести, должны заявить об этом, будучи в здравом уме и твердой памяти, сформулировать так, чтобы этому можно было верить, сделать ясные выводы.
Сотни тысяч раз эти тридцать строк соберут, рассортируют, возможно, введут в компьютерную память. Нажмут на клавиши, там замигают какие-то лампочки, и компьютер выдаст результат: родина — это…
Результат опубликуют, и он будет напечатан в энциклопедиях рядом со словом родина, он будет всем необходим, им будут пользоваться. Как результат опроса, он оправдает себя на практике.
На ближайшее время, пока не разошлют снова многие сотни тысяч анкет, то есть до следующего опроса, видимо, будет считаться известным, что такое родина.
Я не хочу делать выводы, я не хочу отвечать на вопросы, я не хочу, чтобы меня ввели в компьютерную память, я не хочу, чтобы мною пользовались. Я кладу анкету в ящик стола и задвигаю его.
Глава 2
Дорогие господа
Пиво это не еда
А еда не пиво
Яблоко не слива
Лучше сливы колбаса
Серединка два хвоста
Хвостик слева
Хвостик справа
Ам и закусил на славу
Что-то жажда сильно мучит
В жизни все счастливый случай
Зелена еще лоза
А теленок не коза
Не коза теленок
Брат мой не ребенок
Славный мужичонка брат
Но покуда не женат
Не женат покуда
Кошка ох паскуда
Ох паскуда кошка
Мышка тонконожка
Тонконожка мышка
Вот и вся молитва.
От нынешних детей во время игры эти стишки уже не услышишь. Я пытаюсь оживить эти странно звучащие для меня слова, я отрываю их от бумаги, пою их на скромную, мной самой придуманную мелодию, эта мелодия состоит всего лишь из нескольких звуков, они каждый раз повторяются, неожиданно до меня доходит, что этот стишок — считалка.
Раз, два, три, четыре,
Ходит папа по квартире,
У него в руках бутылка,
А в зубах большая вилка,
Тут разбойник прибежал,
Нашу маму отобрал.
Ты, разбойник, выбегай,
Нашу маму отдавай.
Эне, бене, раба,
Квинтер, финтер, жаба,
Элле, хелле, минус,
Крибле, крабле, буме.
Я вижу группу детей, они стоят на поросшем травой холмике, их зовут Винценц, Йозеф и Анна, Игнац тоже здесь, они монотонно поют считалку на мою мелодию.
Я пробегаю глазами хронику, написанную последним немецкоязычным жителем деревни, окружаю котлообразную долину венком гор, поросших травами и лесами, даю двум вершинам, лежащим на востоке, имена: Рябиновая и Буковая, пускаю по их склонам струящиеся потоки, которые сливаются в ручей. Ручей змеится по долине в низину, потом срывается вниз между скалистых склонов, вливаясь в спокойные воды реки Штилле Адлер. Я выпускаю в ручей форелей, которые спокойно преодолевают встречный поток, сажаю больших темно-зеленых раков под береговые камни, заставляю огненно-красные кисти рябины освещать зеленую листву в кронах деревьев. Эту мысленную картину я дополняю запахами, шорохами и рисунками, которые достались мне от малышки Анни, и хотя она ни разу не была именно в этой деревне, она собирала их как память о подобных неподалеку лежащих деревушках. Я вдыхаю запах пучков лугового тмина, развешанных для просушки, запах нарезанных кружками грибов, я чувствую вкус маленьких ягод земляники, крохотных, коричневатых семян льна; я вспоминаю свой страх заблудиться в лесу, о дух сокровищ, черный хвойный лес, тебе уж много сотен лет, вспоминаю сказки, легенды, истории, которые обычно рассказывают детям. Их герои — духи гор, которые наказывали зло и вознаграждали добро; речь в них шла о бедных людях, которые часто бывали стеклодувами, хотя эти леса не были их домом — их хижины стояли в дальних лесах на севере и северо-западе. Твоя земля, где ельник расставляет сети, и лишь счастливчику дано тебя заметить.
На дне котлообразной долины, вдоль ручья, я расставляю дома, хижины и хибарки ткачей и корзинщиков, кисточных и щеточных мастеров, красильщиков, торговцев и столяров, дворы крестьян.
Я пробегаю глазами переменчивую историю деревни, которая все время отстраивалась заново, разрушалась, сжигалась дотла; чума, неурожаи, голодные годы, саранча и цыгане — бедствий было хоть отбавляй —
