Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Внутри дыр и пробоин зияла тьма еще более черная и глубокая, чем черный цвет куба. Все вместе стояло как два слоя тьмы, один в другом, два уровня мрака, которому воля некоей цивилизации, непостижимой для наших мелких дней, великодушно и великодержавно присвоила строгую геометрическую форму куба.
Абсолютное торжество геометрии, триумф математической логики и простоты, сочетавшейся зодческим браком с торжеством безучастной тьмы – тьмы абсолютного незнания, абсолютной бестрепетности, отзывавшейся в больном теле Висса диким трепетом, трепетом без страха, трепетом без благоговения, чем-то вроде ледяного ветра в зной или же чем-то подобным кристаллической дрожи, которую испытывает сахарная песчинка, взирающая сквозь прозрачные стены своей сахарницы на гигантский стакан горячего чая, где ей предстоит раствориться.
Глянув на арабов, Висс увидел, что они стоят на коленях, но, несмотря на эту благоговейную позу, изображают тигров и весело улыбаются, глядя на куб с такой радостью, как будто бы оттуда к ним стремглав бежали их черномазые дочурки, желающие одарить отцов цветами.
Та грань куба, которая служила ему идеально плоской крышей, по краям обросла мелкими и корявыми деревцами с колючими кронами, в центре же этой крыши зиял колоссальный провал – как будто нечто гигантское рухнуло с неба, пробив потолок геометрического храма.
«Может, там внутри настоящий метеорит или рухнувший военный самолет?» – подумал Висс в изумлении.
– Что там внутри? – спросил он у арабов.
– Р-р-р-р-р! – ответили они, согнув пальцы и вылупив глаза.
Дезертира почему-то неумолимо влекло к кубу, он сделал несколько шагов вниз по направлению к нему, но Зуфло и Зауэрблют мгновенно вцепились в его одежду.
– Нет, нет! Господин нельзя ходить дальше. Р-р-р-р-р выбегать и съедать господин, – шептали они, изображая благоговейный ужас и в то же время смеясь.
Висс все не мог взять в толк, шутят они или и вправду боятся чего-то. В воздухе стояла мертвая тишина, пронизанная только пением ручьев. Ничто не говорило о присутствии каких-либо р-р-р, ни единого звука не доносилось.
Поэтому Висс склонился к мысли, что страшилки арабов – не более чем ритуальный бредок. Хотя, втягивая ноздрями ветер, прилетающий из эпицентра долины, Висс чувствовал в этом ветре легкое присутствие запаха, который можно бы расценить как смрад крупных хищников, но расстояние до куба оставалось слишком большим, к тому же этот запах мог источаться каким-нибудь плотоядным растением наподобие росянки, возможно, прячущей где-то в глубине этих невинных рощ свою растленную хищность. Они вернулись к месту, где спал Вальдхорн. Круглые очки аккуратно лежали подле влажного лица. Без очков, без торжествующего оскала это лицо казалось молодым и глупым. Если бы сейчас этими местами вдруг прошли слоны и один из них ненароком наступил на спящего Вальдхорна, Пауль Висс не ощутил бы ни капли жалости. Национальная теория Гитлера оказалась слабой, эта теория не учла одного важного обстоятельства: немцы не любят друг друга.
Видимо, почувствовав сквозь сон недобрые мысли своего соплеменника, Гвидо Вальдхорн пробудился в злобном и подозрительном состоянии духа. Он немедленно заставил Висса перерисовать петроглифы с кучи не вполне качественных фотографий.
– Да какой вы художник! Меня бесят ваша мюнхенская лживость и ваш баварский акцент! Все католики таковы, – брюзжал Вальдхорн, закуривая сигарету из своего сердечного портсигара.
– Вам, Висс, сигарету не предлагаю, они у меня каждая на вес золота, а вы уже, я вижу, накурились всякой дряни с тигропоклонниками.
– С кем?
– С тигропоклонниками. Verdammt! Зуфло и Зауэрблют не мусульмане, хотя они родом и арабы, но исповедуют местную религию тхум, где чтут Тхма – бога, явленного в облике тигра.
– Тигра? В Африке нет тигров.
– Quatsch! В Африке есть тигры. Кочующие в окрестных землях племена называют этот заброшенный город Тхете – Город Тигров. Разве ветерок из долины не доносил до вас их вонь? Их множество, и все они живут внутри черного кубического здания, в самом центре Тхете. Догадываюсь, что Зуфло и Зауэрблют потащили вас показывать этот черный куб нынешней ночью, стоило мне уснуть. Это здание они считают великим храмом тигров, но близко подходить к нему боятся. И правильно делают. Их любимые боги сами себе не прочь принести человеческие жертвы. Вообще-то мои помощники – полные идиоты. Не знаю, когда-то эта великанская кубическая постройка, возможно, и была великим храмом, но только не храмом тигров, конечно. В те времена никаких тигров здесь и не нюхали. Полагаю, это Теетутламон – так называемый храм тройной тьмы, или же храм тройного незнания. Этот культ, да и сам кубический небоскреб не относятся к древней белокожей цивилизации сердца Африки, которую я открыл и исследую. Этот культ и эта постройка гораздо более позднего происхождения, чем сам город-амфитеатр и его изваяния. Вы сами могли судить об этом по слабой выветренности материала, из коего возведено здание куба. Гигантский пролом в верхней части здания – по-видимому, след падения сверху какой-то огромной массы: возможно, это был огромный кусок скалы, выброшенный в воздух вулканическим взрывом, или метеорит. Ведь здесь тектонически активная зона. Горы, которые вам кажутся заснеженными, на самом деле – непотухшие вулканы. Что-то рухнуло на этот храм с неба… Может быть, колоссальный кусок говна? Sheisse vom Himmel. То ли храм оказался неугоден богам, то ли, наоборот, они полюбили его слишком сильно. Не знаю, меня это совершенно не интересует. Я занимаюсь историей цивилизации, чья древность не имеет аналогов в археологии городов. А черный куб – младенец по сравнению с окружающим городом. Так что я не сетую на то, что в этом черном ящике угнездились тигры. Мне они не мешают. А если они кому-то и мешают исследовать черный мусорный бак, то это не мое дело.
Вальдхорн с обиженным и даже негодующим видом выпустил в воздух струю синего дыма.
– Я что-то вас не совсем понимаю, – сказал Висс. – Если бы здесь жили тигры, мы слышали бы их вой и рычание. И потом вы заявляете, что вам тигры не мешают. Кому же они тогда мешают? Не тигролюбивым же Зуфло и Зауэрблюту?
– Тигры здесь особенные, – мрачно сказал Вальдхорн. – Они не издают звуков. Это очень тихие
