Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
– Что вы курите? – спросил Висс по-арабски.
Те молчали с улыбками. Висс повторил свой вопрос на нескольких языках, но арабы продолжали молчать, только кивали и улыбались. Они не делали никаких знаков и не произносили никаких слов, пусть даже на незнакомом языке. Висс не слышал, чтобы они говорили с Вальдхорном или друг с другом. Возможно, они не были арабами, но, скорее, были, просто они родились немыми. Наверное, Вальдхорн специально подобрал себе таких сотрудников, чтобы лучше сохранить тайну рейха. Дезертир затянулся из длинной керамической трубки. Вкус дыма приятный, но определить, что за смесь, не удавалось. Он передал трубку Зуфло. Дурнота в теле прошла. От арабов исходило спокойствие. Висс прислонился к еще теплому камню, продолжая блуждать в своих мыслях.
Тайна рейха. Почему этот заброшенный город в Африке – тайна рейха? Потому что его нашел Гвидо Вальдхорн? Quatsch! Висс любил Гитлера, но фанатизм Вальдхорна казался ему смешным. Неужто этот костлявый блондин не понимает, что война проиграна? Что германский народ больше никогда не поднимется с колен? Что страшный иудео-британский союз отныне вечно будет сжимать немецкое сердце холодной скользкой рукой? Как много наивных нацистов уверены, что евреи используют англичан. Verdammt! Dummen Deutschen! Это англичане используют древнюю иудейскую силу в своих холодных склизких интересах. В интересах моря. В интересах морской бездны и морского дна, где они всегда хранили свои пиратские сокровища. В интересах утопленников. Сэр Фрэнсис Дрейк… Да что там Дрейк – сам великий Флинт идет на нас войной. Флинт против Фауста. Кулак в кулак. И что же? Фауст развеялся в пыль. Почему? Потому что английский кулак был мокрым, вот почему. Хитрый подлый трюк – бить мокрым кулаком.
Трубка описала свой маленький круг и вернулась к Виссу. Он задержал дым во рту.
Флинт против Фауста.
Висс недаром учился на кафедре сравнительного языкознания… Слова говорят обо всем. Слова не лгут, они всегда говорят правду, вопреки распространенному мнению. Не стоило затевать войну, ведь достаточно вслушаться в звучание слов, чтобы понять, насколько «Флинт» сильнее «Фауста». Флинту не нужен Мефистофель, он сам страшнее любого черта. Перетойфелит любого тойфеля, ха. Гиммлеру не помогла пиратская символика – Веселый Роджер по-прежнему вьется на их стороне! Почему? Да потому что на их стороне веселее, а Роджер, он ведь веселый… Смерть и жизнь смеются над нами, взявшись за руки, как две маленькие девочки в теплых варежках. Гитлер – славный парень, он хотел превратить нас в народ господ, но ему недостает медицинского образования: лучше бы он происходил из врачей, а не из художников – тогда бы знал, что если слишком гордо задирать подбородок, то быстро стираются шейные позвонки.
Висс ощутил, что поражение Германии больше не трогает его. Какое ему теперь до всего этого дело? Африка многому научила: шариться по подлеску, жить ползком, держа револьвер наготове. А главное – лгать. Лгать всегда, лгать впрок, лгать из принципа, даже когда ложь вроде бы не нужна. Зачем он солгал Вальдхорну, что он художник, что был в английском плену? Зачем? Ложь всегда нужна. Ложь – ложе истины.
Ложь – великая милосердная мать, всех принимающая под свой покров, всех защищающая, всех кормящая, всех исцеляющая, всю жизнь спасающая. Ему бы теперь стать как эти арабы: безмолвным, беспечным. Они живут в недрах неведомого, носят поклажу безумца, улыбаются, курят на привалах керамическую трубку. Никто не знает их подлинных имен, они обходятся кличками, рожденными больным немецким мозгом, никакой закон им не писан, даже Коран не чтут: ведь ели же они на глазах у него мясо животного с раздвоенным копытцем. И вот рассвет (как он незаметно подкрался), а Зуфло и Зауэрблют и не думают обращать свои безмятежные черные лица в сторону Мекки, где покоится великий магнит ислама – Кааба, огромный черный куб, выточенный из упавшего с неба метеорита.
По всей видимости, задумчивость, навеянная дымом трубки, оказалась столь глубока, что последние слова Висс произнес вслух. Он заметил, что арабы обратили к нему свои лица и внимательно на него смотрят.
– Кааба? – вдруг переспросил Зуфло. – Кааба?
Он не был немым. Это слово он произносил «Кахаабба».
Висс растерянно кивнул.
– Кахаабба… Der grosse schwartze Kubus, – произнес Зауэрблют, вполне сносно выговаривая немецкие слова. – Mein Herr[2] хочет видеть Кахаабба?
Висс растерянно взирал на арабов, ничего толком не понимая. Они рассмеялись его недоумению.
– Zehr groossse Kahaabba. Dass grosste Kahaabba in Afrika, – Зуфло вытаращил глаза и широко развел руками, показывая нечто очень, очень большое, в то время как Зауэрблют энергично кивал головой, подтверждая его слова.
– Кааба не в Африке. Кааба в Мекке. В священном городе Мекке в Аравии.
Арабы хохотали в ответ. Видимо, они все же не были мусульманами, потому что тема эта, кажется, не вызывала у них священного трепета.
– Kahaaba in diesem Stadt, – наконец произнес Зауэрблют, отсмеявшись. – Diesem Stadt ist heilige auch. Господин хочет видеть Кахаабба? Мы проводить господин. Мы показать господин большой большой Кахаабба. Только мы должен ходить тихо-тихо. Внутри Кахаабба жить р-р-р-р-р-р. Очень большой р-р-р-р-р-р! Очень много р-р-р-р-р-р! Очень опасна!
Зуфло и Зауэрблют одновременно загнули пальцы своих рук, изображая когти, оскалили зубы, округлили глаза и некоторое время рычали. Затем покатились со смеху. Веселые они оказались ребята.
– Животные? Дикие звери? Хищники? – спросил Висс.
Арабы закивали радостно.
«Мы обкурились непонятно чего и теперь бредим втроем, – подумал Висс, – или они просто так шутят со мной? Если бы здесь водились хищники, я давно бы услышал их голоса».
Он резко встал и покачнулся в мутных лучах рассвета. Солнце сияло сквозь муть.
– Идем. Покажите мне Кахаабба, где живет р-р-р-р-р, – произнес он. Арабы тут же встали и двинулись куда-то вниз. Путь они знали и уверенно вели его невидимой тропой, вьющейся между скал, гигантских голов, валунов, сплетенных деревьев, заросших руин. Висс понял, что они спускаются к центру амфитеатра, который скрывала от них скала, напоминающая каменный труп муравьеда. Обогнув муравьеда, они остановились: Висс застыл, потрясенный видом, распахнувшимся перед ним.
В спиральном средоточии города-амфитеатра, похожего на раздавленную ракушку, возвышался гигантский черный
