Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Умеют жить неправильно.
Умеют ощущать радость.
Превращаются иногда в детей.
Хотят счастья.
Хотят женщину.
Хотят освобождения.
Пауль Висс поднялся с неожиданной легкостью и пошел вдоль скалистого обрыва. Его знание больше не сопровождало его, он ничего не подозревал о местах, где оказался, хотя хорошо различал в своем уме название плато – Кога, а также несколько арабских и берберских фраз, описывающих эти места в интонациях парализующих заклятий. Ни тигриц, ни тигрят, ни кочевников не встречая, он шел одиноким принцем Паулем, в то время как на другом конце земли в царстве снегов и трупов Паулюс поднял к небу обагренные руки. Висс ничего не знал о Сталинграде, но с него хватило того, что он видел в Ливии, чтобы понять – война проиграна.
Он шел, утоляя жажду из ручьев, да и голод не терзал его, поскольку все чаще попадались ему деревья, чьих имен он не знал, со стволами витыми, как алтарные колонны в соборах времен барокко, да и не только своей спиральной закрученностью, но и поверхностью они походили на упомянутые колонны: кора этих деревьев напоминала багроватый мрамор с множеством пестрых зерен и кровеносных прожилок. Увенчивались эти невысокие деревья-колонны жесткими, растрепанными, вопиюще неряшливыми прическами, состоящими из тесно вздымающихся острых листьев, – так завершается криком витиеватая речь.
У основания этих воплеобразных крон висели плоды – и стоило дезертиру ударить по стволу дерева ногой, как они падали и со звоном раскалывались, ударяясь о твердую почву: их внутренности оказались сочными и сытными. Более того, они обладали почти восхитительным вкусом. Но вот беда: на пятый день питания этими плодами бывший офицер армии Роммеля обнаружил на своих руках узор, отдаленно напоминающий мраморную кору колоннообразных деревьев, – по всей видимости, нечто вроде аллергии, вызванной экзотической диетой. Но поскольку физических неудобств это не доставляло, Висс не особо расстроился и продолжал утолять голод плодами.
На девятый день одинокого путешествия ему встретилось гигантское изваяние – высеченная из светлого камня фигура обнаженной женщины. Урон, нанесенный статуе временем, свидетельствовал о ее чудовищной древности, тем не менее каменная богиня поражала великолепием: пропорции ее тела вполне соответствовали тем представлениям о здоровой женской красоте, которые недавно установились в Германии благодаря эстетической и чувственной интуиции фюрера. А черты лица напоминали об античности: изображенная женщина явно принадлежала к европейской расе. Губы достаточно тонкие, уголки глаз не приподняты и не опущены вниз и в то же время не слишком удлинены, скулы узкие, мягких очертаний, нос прямой с небольшими, четко очерченными ноздрями. Уши и волосы скрыты остроконечным шлемом в форме правильного конуса, снабженного спиральными наушниками. Выражение лица совершенно нейтральное – настолько нейтральное и отсутствующее, что даже слово «покой» казалось неуместным.
Висс долго рассматривал изваяние, удивляясь тому, как далеко на юг заползла средиземноморская цивилизация, и все же он так и не смог понять, кто – греки или римляне – установил этот идол на границе субэкваториальной Африки.
Впрочем, стиль изваяния чем-то отличался как от римских, так и от греческих статуй, включая крито-микенскую цивилизацию. Богиня стояла рядом с серой скалой, и росшие на этой скале кривые деревца оплели своими липкими ветвями ее затылок и плечо.
– Ich glaube, Athene, – произнес Висс вслух, и голос его прозвучал звонко среди камней.
– Nein. Keine Athene, – ответил ему еще более резкий и звонкий голос.
Висс вздрогнул и оглянулся. На большом сером валуне сидел человек в униформе СС. Мундир на нем почти уже не казался черным – настолько пропитала его пыль, рубашка под кителем, когда-то белая, стала гнедой от грязи. Однако знаки различия четко свидетельствовали, что перед ним офицер частей СС. Голову офицера прикрывала диковинная самодельная шляпа, сплетенная из листьев колоннообразного дерева, лицо бронзовое, исхудалое, с крупным костистым носом и острым подбородком, рассеченным надвое шрамом. Крупные очки в стальной оправе сверкали отражением бледного неба. Из-под шляпы на лоб свисала прядь светло-соломенных волос; человек широко, но не вполне приветливо улыбался, показывая белые ровные зубы. Нечто вроде плаща, сшитого из тех же листьев, что и шляпа, довершало поразительный облик этого эсэсовца: в этом облике Висса поражало все, включая черный эсэсовский мундир, – в Африке офицеры СС не носили черных униформ. Незнакомец упруго спрыгнул с камня и приблизился, легко переступая по сухой земле пыльными сапогами. Он подошел настолько близко, что Виссу сделались видны все неровности этого отощавшего, злобно-веселого лица, поросшего блондинистой щетиной. Офицеру можно было дать не более тридцати лет.
– Дезертир? – отрывисто спросил незнакомец своим скрипящим голосом, таращась на Висса сквозь выпуклые стекла очков.
– Дезертир? – ответил Висс вопросом на вопрос, сжимая свой револьвер под бурнусом. Незнакомец хохотнул и звонко ударил себя ладонью по бедру. Затем он протянул Виссу руку со словами:
– Доктор Гвидо Вальдхорн, виссеншафтлер.
– Пауль Висс, художник, – ответил на рукопожатие наш друг (хотя никогда он не был художником), а в левой руке, скрытой тканью, продолжал сжимать револьвер. Звонкий скрежущий хохот раздался, и Виссу показалось, что человек, представившийся Вальдхорном, собирался его обнять и по-братски прижать к сердцу, но в последний момент отпрянул, отпрыгнул в сторону и вновь хлопнул себя ладонью по бедру.
– Что же вы здесь изучаете? – спросил Висс, не вполне понимая, кто перед ним: сон или безумец. Доктор Вальдхорн указал пальцем на статую.
– Как вы думаете, сколько годков этой старушке?
Висс пожал плечами, искоса глянув на изувеченную столетьями юность великанши.
– Эта красотка так стара, – с непонятным сожалением покачал головою доктор Вальдхорн, – так стара! В ее времена на земле даже не слыхивали о таком имени – Athene.
С этими словами он вдруг повернулся к Виссу спиной и убежал, стремительно скрывшись за скалой, – осталось лишь завихрение пыли.
Висс поверил бы в то, что разговаривал с фантомом, если бы не следы офицерских сапог на песке.
– Krank. Tiefkrank, – констатировал Висс почти равнодушно. Его совсем не волновало, кому он поставил этот диагноз – доктору Вальдхорну или самому себе.
Путник продолжил путь.
Ему показалось, что он неторопливо спускается по гигантским уступам некоего природного амфитеатра, огромной ступенчатой воронки, воздух становился все жарче и нежнее, песок уже давно не скрипел на зубах, а под ногами то простиралась серая каменистая поверхность, весьма удобная для ходьбы, то переливалась яркая шелковистая трава, столь роскошная, что напоминала девичьи волосы цвета позеленевшей бронзы. Деревья выстраивались в длинные процессии вдоль уступов или сгущались в обширные рощи, и ручьи умножались в числе и все хрустальнее звенели в низкорослых чащобах, а
