Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
За ужином, кроме гостей и Годзиллы, присутствовало еще несколько человек в камуфляже разного возраста, от стариков до пацанов, но женщины и дети за столом отсутствовали, хотя их любопытные лица маячили во внутренних окошках строений и выглядывали в щели между пестрыми занавесками, которые висели в дверных проемах. Где-то приглушенно пело радио, исполняя песню про одинокого англичанина в Нью-Йорке.
– А теперь отошли людей – поговорим, – сказал Таппертройм, когда трапеза была завершена.
Годзилла кивнул, и все ушли, кроме одного седовласого человека в очках, похожего на заведующего военным складом.
Таппертройм резким движением водрузил на стол свой желтый чемоданчик. Пауза длилась минуту. Ветераны бесстрастно созерцали лимонный привет из мира увеселений. Затем Таппертройм щелкнул замком и распахнул чемоданчик.
– Вот тебе гостинец привез, товарищ майор, думал порадовать тебя, – сказал иноземец. – Лимон!
– Лимон – фрукт полезный, богат витамином «це», – ответил Годзилла, и Цыганскому Царю показалось, что он поймал на себе хитрый и осведомленный взгляд крошечных блестящих глазок японского монстра. – Не первый раз ты мне гостинцы возишь, Зевс Рольфович, совсем забаловал старика. Я тут голову ломал, чем бы отблагодарить тебя за внимание, а ты вдруг взял да самого себя перещеголял – вздумал насытить нас всех витамином «це». Дело благое, а то ведь лето не вечно стрекозкой будет прыгать, придет час, и превратится эта стрекозка в ледяного муравья. А зимой сырой ветер дует с Узлава, простуду несет – тут-то может пригодиться нам всем полезный витамин «це». Что тебе нужно?
– Мне нужен ваш военный корабль.
Ветераны молчали. Седовласый снял очки и стал протирать их платком, поджав губы, словно слегка изможденный бухгалтер. Годзилла пригасил огоньки своих глазок-бусинок, но затем они снова зажглись.
– Корабль большего стоит, да и зачем он тебе?
– Ничего противозаконного, майор. Хочу устроить праздник. Веселый и радостный праздник жизни на старом военном корабле. Слушай, Годзи, давай будем честненькими мальчиками: корабль все равно не ваш. Вы его украли, и, по сути, он вам не нужен: так, воображение потешить. Эта ржавая посудина еще немецкой выделки – ее спаяли на верфях в Гамбурге еще в Первую мировую. Видишь, я все знаю об этом корабле. Раньше он назывался «Лютер», ну а когда он оказался в русском плену, вы особо запариваться с новым названием не стали и переименовали его по-простому в «Лютый». Это имя и сейчас написано на его бортах, а прежние немецкие буквы проступают ржавыми тенями. Лютер был лютый мужик, спору нет, но недолго эта лохань пользовалась статусом военного корабля – в шестидесятые годы все артиллерийские орудия с него сняли и превратили его в грузовое судно, а потом и вовсе списали. Знаю, что ты собирался сделать там ресторан к следующему лету, знаю, что подумываешь и о плавучем отеле. Только это фантазии, Годз. Ты ведь сам это отлично понимаешь. Или не так? Кто к вам сюда потащится в эту глушь, чтобы жрать креветки и бухать пиво в железном трюме? Дело не окупится, это ясный шит. К тому же тебе придется еще и латать его каждую зиму, он ведь совсем прохудился, того и гляди – затонет. Так что не надо говорить мне, что он большего стоит, – он и этого не стоит, особенно если учитывать нелегальность того факта, что он здесь у вас. Берите лимон, ребята, а я заберу корабль.
– Если наш Лютик так плох, то зачем ты даешь за него лимон?
– Вы его в Лютик переименовали?
– Зовем так. Сейчас времена мирные.
– Ну так что, отдаете цветочек за фруктик или будете и дальше на эту ржавчину дрочить?
Годзилла неброским жестом подтолкнул чемоданчик в сторону старика в очках, и тот сразу же стал пересчитывать пачки банкнот.
– Быстро дела делаешь, Зевс Рольфович, – майор добродушно шевельнул громоздким плечом. – А торопиться-то некуда, вокруг нас – вечность. Пойдем, что ли, в поле, тишину словим.
Сквозь боковую проволочную калитку они вышли в степь. Калитку с внутренней стороны охранял часовой с автоматом.
– Пароль, – строго спросил он, несмотря на то что не мог не узнать в Годзилле главу колонии.
– Термез, – ответил Годзилла, и они вступили в раздольный мир сухих трав, шелестевших под небесной местностью, и на небо всходила полная луна, превращавшая озеро Узлав в тусклое серебряное зеркало, на котором четко чернел силуэт корабля. Старик в очках, справившийся с пересчетом денег виртуозно, шел с ними рядом, отражая луну своими выпуклыми линзами, а на некотором расстоянии за ними следовали два парня, все так же вооруженных автоматами Калашникова.
«Возьмут сейчас да и шлепнут в ароматной степи», – подумал Це-Це.
– Без охраны нельзя, эльф озорует, – туманно пояснил Годзилла.
Шли они недолго и вскоре уселись на бледные плоские камни, лежащие в сухой траве. Все смотрели на озеро и на корабль, словно решились отдаться безмолвному созерцанию предмета своих деловых переговоров. Да, созерцание было безмолвным и долгим, никто не произносил ни слова, ветераны, казалось, превратились в окаменевших степных богов, а Таппертройм словно бы полностью расслабился: он возлежал на камне в позе отдыхающего римлянина, подперев лысую голову мощной рукой, и чистые его глаза, наполненные горным льдом, отражали старый корабль, который этот то ли американец, то ли швейцарец желал заполучить.
– Ну что, порадуй нас, Уотсон. А если радостно порадуешь, то и сказка расскажется, – прервал тишину майор Годзилла, обращаясь к старику с луной в очках, которого, видно, прозвали Уотсоном не иначе как в честь того знаменитого афганского ветерана, который был врачом и любил расследовать убийства.
Уотсон[1] достал из рукава своей камуфляжной куртки газетный сверток, зашуршала мятая бумага, и острый и пряный запах плана коснулся ноздрей Цыганского Царя. Возникла в руках старика желто-синяя коробочка папирос «Ялта» – старик ловко и молниеносно выпотрошил папиросу и наполнил ее планом. Косяк пустили по кругу. Так тихо было вокруг. Так тихо… Цыганский Царь словил тишину. Республика Радости цвела всеми видами наслаждений, кроме одного – в ней никогда не случалась тишина. Только сейчас Це-Це осознал, как он отвык от нее.
Слушая тишину, он не сразу
