Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Некоторые немецкие романтики XIX века, вроде Новалиса или Гельдерлина, испытали бы пронзительное счастье, окажись они в этих поселениях. Но обитатели таборов не читали немецких романтиков, делая исключение лишь для Ницше, а в целом предпочитали писателей-англичан, потому что Британская империя тоже испытала поражение в Афганистане и тоже долго лелеяла эту рану. Авторитет Киплинга был незыблемым, и все его сочинения, вплоть до детских сказок, почитались в таборах священными, а «Книга джунглей» равнялась Книге Бытия. Подобного же статуса священного текста удостоились рассказы о Шерлоке Холмсе – и, конечно же, не из-за наркомана и скрипача Холмса, а из-за честного Ватсона и его ноги, где засела афганская пуля. Впрочем, встречались среди старожилов люди весьма разветвленно образованные, ушлые, читавшие не только малявы немецких романтиков, но даже древние эссе алтайских магов.
Именно таким полутайным книжным червем в камуфляже был некто Анатолий Ильич Карпенко, более известный как майор Годзилла. Случайно встретив майора Годзиллу на жизненном пути, вы с трудом поверили бы, что в нем скрывается книжный червь, и не потому, что он ходил в камуфляже, а потому, что он казался горой, облаченной в камуфляж. Это был человек высоченного роста, наделенный дикой физической силой, которую он не утратил, даже приблизившись к старости. Военные легенды преувеличили его и без того удивительную силу, а затем к военным мифам о нем присоединились мифы из жизни криминальных сообществ, потому что после окончания Афганской войны майор ушел в криминал, но бандитские разборки показались ему отвратительными, и вскоре он сорвал с себя золотую цепь с таким же остервенением, с каким иные срывают с себя погоны или удавку. Избавившись от этого кастового украшения, Годзилла поклялся больше никогда не прикасаться к предметам, отлитым из проклятого металла. Впрочем, товарищи по оружию так сильно любили и уважали его, что майору не составило особого труда основать поселение афганских ветеранов на соленом озере Узлав.
Поселение отчасти сохраняло черты военного лагеря, мужчины все ходили в камуфляже, вплоть до малышей, сохранялось некое подобие воинской дисциплины и иерархии, звучали даже в обращениях воинские звания, но все это давно уже стало своего рода декоративно-романтическим оформлением вполне мирной, размеренной и по-своему деловитой жизни. Майор Годзилла показал себя отличным и весьма хозяйственным управителем: колония по-своему процветала, молодые охотно рожали детишек, от внешнего мира поселенцы особенно не ограждались, но и не растворялись в нем, жили собственным укладом. Спорные вопросы решались майором и еще несколькими старыми ветеранами, и решались не без мудрости. Дела по большей части мирные занимали обитателей: удили рыбу, не чуждались бизнеса, организовывали охранные агентства…
Если бы каждый белый «Мерседес» обладал своим белоснежным ангелом-хранителем и этот ангел постоянно парил бы над несущимся автомобилем высоко в небе, не обгоняя и не отставая, то можно было бы позавидовать этому ангелу: «Мерседес» струился сквозь великолепнейший ландшафт! Дорога шла по невидимой границе между миром степей и миром гор. Опьяняющие душу белые скалы, изрезанные узкими безднами-трещинами, в чьих глубинах гнездились духи синих теней, уступами восходили друг за другом, как волны окаменевшего океанского шторма: они катились к горизонту, становясь чем дальше, тем круче, и на их гребнях отчетливо виднелись изумрудные или же ржавые рощи, состоящие из изогнутых и плотно переплетающихся деревьев. Эти рощи напоминали неподвижные оргии, где все любовницы и любовники жадно вцепились друг в друга, зная, что стоит кому-нибудь из них отойти на шаг от всеобщего сплетения, как тут же отступник или отступница повиснет над священным обрывом.
Но если смотреть в другую сторону от дороги, то взгляд улетал в пустынную плоскость, лишенную деревьев и гор, – зато между землей и небом там лежала блестящая полоска отдаленного моря. «Мерседес» долго петлял по этой невидимой границе, но вскоре склонился в сторону степей, тем более что там вдруг открылось длинное озеро, а на темно-синей и морщинистой его поверхности виднелся серый военный корабль. К этому озеру и покатился белый «Мерседес». Вскоре уже стал виден и лагерь Годзиллы – не слишком обширное поселение, обнесенное сетчатым забором и сверху даже затянутое камуфляжной сеткой. Над поселением торчал длинный флагшток, где развевался флаг давно несуществующего социалистического Афганистана. Возможно, это было единственное поселение на свете, над которым развевался этот полузабытый флаг.
Встретили их ласково: здесь явно ждали появления парня с татуировкой в виде дракона. Да, ждали, и даже с нетерпением.
Веселые загорелые ребята в пятнистых штанах приветствовали белый «Мерседес» со всеми признаками ликования. Кто-то даже отдал честь с шутливой белозубой улыбкой. Их проводили на широкий квадратный двор: тень от камуфляжной сетки трепетала на истоптанном песке, где упруго вращались и спали собаки.
– Никак Зевс Рольфович пожаловал! Вот так радость из Радости! – раздался зычный голос, и перед ними возвысилась гигантическая фигура майора Годзиллы. Сложения он был сверхбогатырского и явно пребывал в отличной форме, но лицо – небольшое, морщинистое, с маленькими запавшими глазами – выдавало начинающего старика и при этом действительно походило чем-то на мордочку японского монстра. Все люди здесь излучали миролюбие и добродушие, но все же понятно становилось сразу, что тут лучше вести себя собранно, вежливо и корректно. Нечто присутствовало такое в добрых лицах колонистов, что не располагало к развязному поведению. Но Таппертройм как назло держался развязно и без церемоний, как бы даже слегка властно и покровительственно, причем ясно становилось сразу, что поведение это нарочитое и преследует некие особые цели. Куда-то исчезла его бойкая русская речь, обогащенная слабым акцентом. Теперь он изъяснялся вообще без акцента, но скупыми и краткими фразами.
– Всем здравствовать. Обедом побалуешь? Голодны.
– А то как же! Как же не накормить дорогих гостей? Твой любимый плов аккурат сготовился, Зевс Рольфович. Проходьте прямиком к столу, гости золотые, чаянные да гаданные… – гудел Годзилла, гостеприимно разминая свои огромные ладони.
– За едой и перетрем, – почти оборвал Зевс Рольфович. Улыбаясь и беспечно покачивая желтым чемоданчиком, иноземец прошел к длинному дощатому столу и уселся на скамью с видом наглого Винни-Пуха, который желает и варенья, и меда, ну а хлеба можно вообще не давать.
Накормили их от души. Можно даже сказать, накормили по-царски. Цыганский Царь давно уже не ел так жадно.
