Репутация - Лекс Краучер
– Джорджиана…
– Наверное, глупо говорить такое вслух, – в панике выпалила Джорджиана, – но я хочу делать глупости. Раньше мне никогда этого не позволяли.
– Джорджиана…
– Простите меня за все, Томас, пожалуйста, простите. Если я внушила вам мысль, что вы ничего для меня не значите, это величайшее заблуждение из всех возможных.
Джорджиана почувствовала, как из глаза выкатилась одинокая слеза. Она не могла смотреть на Томаса и впилась взглядом в свои сцепленные на коленях руки.
– Вы закончили? – спросил Томас. Голос у него по-прежнему был очень серьезный.
– Да, – тихо ответила Джорджиана.
– Вы не хотите на меня смотреть?
– Нет, – сказала Джорджиана так же тихо.
– Почему?
– Потому что я боюсь, что вы считаете меня безнадежной дурой.
Томас вздохнул, и девушка почувствовала, что он шевельнулся на скамье.
– Вы не дура. – Голос Томаса прозвучал ближе и мягче, чем ожидала Джорджиана. – А если даже вы и дура, то, значит, я вдвое больший дурак, чем вы, а то и хуже.
Джорджиану охватила дрожь, когда теплая ладонь мистера Хаксли коснулась ее лица и большой палец погладил кожу рядом с уголком рта. Она подумала, что Томас, возможно, хотел стереть ее слезу, но молодой человек уже наклонился к ней, уже баюкал ее лицо в своих ладонях, уже покрывал ее губы легчайшими поцелуями, словно боясь что-то нарушить в ней. И что-то он все же нарушил: какая-то часть рассудка, несомненно, покинула Джорджиану, потому что, презрев все запреты, все опасения никогда не преодолеть этот рубеж, она притянула Томаса к себе. Перед тем как закрыть глаза, девушка успела заметить на лице Томаса выражение почти страдающее, однако его губы раскрылись навстречу ее губам, и несколько прекрасных мгновений тело Джорджианы наслаждалось близостью, которой жаждало с того дня, как она встретила мистера Хаксли. Его рука очертила линию подбородка Джорджианы, пальцы нежно коснулись ее кожи за ухом, погладили волосы, запутались в них, когда он попытался осуществить невозможное и притянуть девушку еще ближе, а затем Томас внезапно отстранился. Его грудь тяжело вздымалась, глаза были закрыты, брови нахмурены, словно он совершил какую-то ужасную ошибку.
– Прости. Прости меня, – сказал он, поднимаясь и намереваясь уйти.
– Нет, не говори так, – еле дыша, взмолилась Джорджиана. Она была не в силах понять, что побудило молодого человека встать, как ему могла прийти мысль покинуть ее. – Прошу тебя, останься.
Томас остановился в дверях оранжереи, боясь взглянуть на девушку.
– Нет, это… Мы оба знаем, что так нельзя. Ты беспомощна, ты расстроена, и я воспользовался этим, и…
– Воспользовался?! – Теперь Джорджиана чувствовала, как в ней поднимается негодование. – Это я привела тебя сюда! Я… я попросту затащила тебя в кусты. И позволь заверить, я не знала, что все так получится, но я рада, что так получилось. Томас, я хочу этого, пьяная ли, трезвая ли… я поцеловала бы тебя еще раньше, у Тэйлоров. Я поцеловала бы тебя при первой возможности.
– Прошу тебя, не нужно – тебе нельзя хотеть этого, – взволнованно сказал мистер Хаксли. – Мы не помолвлены, у нас даже не было ни одного сколь-нибудь пристойного свидания. Ты слишком долго пробыла среди этих людей, среди людей, не имеющих представления об ответственности. Ты не можешь хотеть…
– Нет! Нет! Не указывай мне, чего я должна хотеть. – Джорджиана не без труда поднялась со скамьи и направилась к Томасу. – Взгляни на меня.
Он повернулся к ней, но закрыл глаза и тяжело вздохнул, качая головой:
– Джорджиана, я…
– Томас. Пожалуйста. Взгляни на меня.
Наконец он взглянул на девушку. Взглянул так, словно боялся ее, и себя, и всего, что может случиться дальше. Джорджиана протянула руку и медленно отвела от лица Томаса упавшую прядь волос таким же нежным движением, каким он впервые дотронулся до нее. Ощутив касание ее пальцев, Томас еле заметно вздрогнул, веки его затрепетали и снова опустились, и тогда Джорджиана поцеловала его, изо всех сил прижав к дверному косяку. Когда Томас привлек ее в свои объятия, Джорджиана почувствовала, каким прерывистым стало его дыхание. Его руки вновь коснулись лица девушки, скользнули ее по затылку, по спине. Томас целовал Джорджиану так, словно отчаянно нуждался в этом, словно от этих поцелуев зависела его жизнь, а девушка хотела лишь быть ближе, и хотя они уже достигли теснейшей близости во всех возможных смыслах, и хотя Джорджиана чувствовала своим телом каждый выступ, каждую впадину тела Томаса, а его руки вновь пустились в путешествие по ее спине, стиснули талию, обжигая ее сквозь одежду, теперь девушка отстранилась сама. Она оперлась рукой о стеклянную стену оранжереи. Тело Джорджианы отвергало здравый смысл, пренебрегало всеми правилами, призванными защищать ее; сейчас она хотела Томаса во всех смыслах этого слова, хотела сильнее, чем чего бы то ни было в своей жизни. Ей ничто не угрожало – Джорджиана сомневалась в том, что Томас швырнет ее на влажную землю у подножия апельсинового дерева и немедля предастся с ней плотским утехам, даже если она будет умолять об этом, – отрезвляло одно лишь осознание того, что она сама желает большего и даже поцелуев ей недостаточно.
Они глядели друг на друга – ошеломленные, взъерошенные, словно побывавшие в драке, а потом Томас негромко рассмеялся, и неловкость пропала. Он провел ладонью по своему лицу, затем взял Джорджиану за руку и, ничего не говоря, отвел обратно к скамье. Они немного посидели молча, переводя дыхание и размышляя о своих прегрешениях.
– Джорджиана, – тихо сказал Томас, – позволь мне… на сей раз сделать все правильно. Я пришел сюда защитить тебя. Только за этим. Я бы не… Как бы то ни было, послушай, я не хочу, чтобы ты думала, будто случившееся ничего для меня не значит. А еще я ни в коем случае не хочу, чтобы из-за меня пострадала твоя честь. Я поговорю с твоими дядей и тетей. Я напишу твоим родителям…
– Что? Ты не обязан делать мне предложение из жалости, – в ужасе возразила Джорджиана, – или из каких-то… не знаю… соображений пристойности. Ты не обязан становиться на одно колено перед каждой девушкой, которая признается, что ты ей нравишься или… Мы здесь одни, Томас. Никто нас не видел. Моя честь никоим образом не поругана.
Произнося эти слова, Джорджиана чувствовала, что кривит душой. Она не считала, что Томас что-то должен ей, однако это вовсе не означало, что сама она этого не желает.
– Ты думаешь, мною движет жалость? Это последнее, что я бы… Господи, опять
