Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг
– Напишу, что не смогу прийти на работу, – говорит мама. – Думаю, это считается за «семейные обстоятельства».
Мехико – День Седьмой – Мельница
Поездка до аэропорта прошла быстро. Нас забрал водитель в белом мерседесе с кожаными белесыми сиденьями. Только нас – не как с автобусом, на котором мы ехали до курорта. Мы в той машине были самой тихой семьей в Мехико. Никто из нас не говорил ни слова. Ни одного. Брюс прижимал к челюсти новый пакет со льдом. Мама сидела посередине. Брюс справа от нее. Я слева. Мы оба смотрели в окна, а мама – прямо перед собой.
Водитель начал болтать минут через десять после того, как мы сели в машину. Стал рассказывать о новостях в Мехико, а когда дорога легла мимо лагуны – о том, как люди ловят там маленьких крабов.
– Такая глупость! – сказал он. – Эти крабы такие маленькие, что их даже крокодилам нет смысла есть.
По протяжении всего отрезка дороги, проходившей мимо лагуны, были рассыпаны белые деревянные кресты в тех местах, где кого-то съел крокодил, – как в Америке отмечают места, где кто-то погиб в аварии. Но крестов было так много. Около двадцати. Водитель рассказал новую историю – о человеке, который напился и заснул у берега лагуны. Его съел крокодил. Еще один белый крест у дороги. Турист остановился сфотографировать крокодила в лагуне. Его съели. Снова крест. Когда мы проезжали крокодиловую ферму и зоопарк – местную достопримечательность, – водитель рассказал, как работники держат над крокодилами живую курицу, чтобы крокодилы за ней подпрыгивали, а туристы могли это сфотографировать. Он сказал, что дважды работники зоопарка теряли руки ради этих фотографий. Он сказал, что один американец судится с полем для гольфа, потому что играл на тяжелом участке: болотистой местности возле лагуны. Крокодил откусил ему ногу.
Меня завораживали его крокодильи истории, но я не задавала вопросов. Мы были тихой семьей. Я смотрела, как справа от меня проносится в окне дикая природа. Потом столбы, как будто для ворот, только без ворот – просто колонны, некоторые уже разваливающиеся, многие покосившиеся, покрытые агрессивными лианами, – одни за другими. Дома, которые я видела, были меньше, чем американские сараи. Рекламный щит кока-колы. Каменные стены, окружающие небольшую придорожную кухоньку. Грузовик с цементом. Мне очень нравились дорожные знаки. Те, которые означали «непростой участок», выглядели как пара сисек.
Водитель сказал:
– Видите вон там ветряную мельницу? Эта большая дорогая мельница не производит электричество. Только для вон того маленького офиса. Видите?
Никто не ответил ему. Он продолжил.
– Вот сколько электричества она обеспечивает. Только для этого здания. Вот и все. Три года назад у нас был саммит по глобальному рынку. Там были люди со всего мира. Почетные лица, дипломаты, президенты, бывшие президенты и так далее. Все остановились в самом лучшем отеле в Канкуне. Саммит длился несколько недель. Затем мексиканские власти решили поставить мельницу. Чтобы показать всему миру и нашим гостям, что мы, знаете ли, тоже используем такой вид энергии. Но в этой части страны мы не можем его использовать. Потому что мы совсем рядом с Карибским морем и у нас есть сезон дождей, который еще называется сезон ураганов.
Я тогда влюбилась в его акцент. В то, как он говорил «ураган». Как он говорил «сезон». Как он говорил «ветряная мельница».
– Так что ставить тут такие мельницы очень рискованно. А тем временем мексиканское правительство потратило тринадцать миллионов песо, то есть миллион долларов. Это значит, что я должен работать и платить налоги за мельницу, которая никогда не принесет мне никакой пользы.
Когда никто из нас не отреагировал на этот рассказ, водитель заткнулся. Он работал на чаевые. Рассказал про крокодилов. Рассказал про мельницу. А теперь заткнулся и перестроился на скоростную полосу, и дорожные знаки показывали всё меньше и меньше километров до аэропорта, и появились самолеты – садящиеся, взлетающие. Я думала о том, как сильно, наверное, болит челюсть Брюса и как болит мой солнечный ожог.
В Мексике на знаках «стоп» написано ALTO. Именно это мне и хотелось крикнуть. ¡ALTO! ¡ALTO! ¡ALTO! Но я ничего не кричала. Я приехала в аэропорт, встала в очередь на досмотр со своей тихой семьей, увидела девушку в футболке с надписью «ВСЕ МОИ ЛЮБИМЫЕ РЭПЕРЫ МЕРТВЫ». Увидела другую девушку в футболке с надписью «Я В КАНКУНЕ, СУЧКИ».
После проверки мама повела нас с Брюсом покупать сувениры. Брюс покопался в кармане своих шорт. Он сказал: «У меня уже есть сувенир». И показал свой зуб.
– Я хочу вот этот, – сказала я, протягивая маме игрушечный кубик, который раскладывался, и на упаковке у него было написано ¡Viva la Muerte! Кубик был волшебным, как мексиканская головоломка. Он складывался и раскладывался в разные стороны, и на каждой стороне была своя картина Хосе Гуадалупе Посады. На плакате рядом с дисплеем было написано, что Посада жил с 1852 по 1913 год и был известен своими изображениями мексиканской жизни и людей. Что был очень плодотворен. И еще что всю жизнь он прожил в бедности и был похоронен в могиле, которую в конце концов занял кто-то другой, а его скелет извлекли и бросили в братскую могилу вместе с другими скелетами бедняков.
Картины на кубике были все со скелетами. Танцующие скелеты. Скелеты, играющие на маленькой мексиканской гитаре. Скелеты на войне. Влюбленные скелеты.
Мама сначала отказалась. «Слишком мрачно», – сказала она.
Я стала умолять ее, объяснила важность для искусства. Мама его купила.
Когда мы сели в самолет, мама сказала, что я должна сесть с папой, а она сядет с Брюсом.
– Я хочу сесть с Брюсом! – сказала я. – Так вы с папой можете сесть вместе.
– С Брюсом сяду я, – сказала мама.
Тогда я этого не поняла.
Это было началом того, что я закончу.
Ответы были не в самолете. Ответы были в папином кулаке. В челюсти Брюса. В маминых глазах. Ответ был там. Я этого не видела, потому что как можно догадаться, что в твоей семье происходит такое? Как догадаться, что ты обо всем узнаешь последняя? Как догадаться, что твои родители такие идиоты, что соорудили мельницу на тринадцать миллионов песо для тех, кто никогда не сможет ей воспользоваться?
На этом перелете до дома – Мехико, день седьмой – я в последний раз видела Брюса до шестнадцати лет. Папа за весь день не произнес ни слова. Ни в самолете, ни у багажной ленты в филадельфийском аэропорту, ни в такси по дороге домой, ни даже когда я показала ему свой волшебный кубик Хосе Гуадалупе Посады
