Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг
– Завтра я иду в школу разговаривать с директором о твоем проекте.
– Зря время потратишь, – говорю я. – Совершенно зря.
– Ты тоже со мной пойдешь.
– Зачем?
– Если не можешь взглянуть в лицо своим демонам, тебе крышка.
– В таком случае у нас есть демон покрупнее какого-то там директора.
Брюс провожает меня до угла, чтобы убедиться, что я без проблем дошла, машет мне рукой и возвращается в мотель. Мама ждет меня в гостиной. Выглядит встревоженно.
– Ты с Брюсом гуляла?
– Ага.
Мама похлопывает по дивану рядом с собой, чтобы я села.
– И как он?
– Отлично. В восторге от Орегона. Выглядит здоровым.
– Так он в порядке?
Шесть лет. И все, что она спрашивает, – в порядке ли он?
– В порядке, – говорю я. – А ты как? Выглядишь неважно.
– Денек выдался тяжелый, – говорит она. Ее волосы выглядят так, как будто она побывала в торнадо. Или на ристалище. Глаза как будто плакали сегодня.
– Я хочу завтра привести домой Брюса. Он хочет тебя увидеть.
Мама мотает головой, а ее взгляд мечется по комнате, как будто ищет предлог не пускать сюда Брюса. Собственного сына.
– Почему ты наказываешь его за то, чего он не делал? – спрашиваю я.
– Очень сложно объяснить…
– Ничего не сложно. Я все знаю. Я знаю, что папа делал с тобой и Брюсом. Ты боишься – и что? Брюс не боится. Он хочет с тобой увидеться. Он твой сын. Ничего сложного.
– Ты все знаешь?..
– Я знаю то, что мне рассказал Брюс. Он единственный честный человек в доме, так что вариантов у меня не было.
– Почему ты так злишься?
– Я злюсь потому что никто мне ни слова обо всем этом не говорил, и вы все думали, что я могу тут вырасти и не догадываться, что что-то не так. Я как будто шестнадцать лет мариновалась в гнилой воде.
– Мы не хотели, чтобы тебе было плохо, – говорит мама. – У нас был уговор.
Опустевший
Утро четверга. Как и во все четверги до 17 июля, мне полагается быть в школе. Вместо этого я стою в ожидании развода. Или торнадо.
Мы с Брюсом медленно идем к дому.
– Тебе страшно? – спрашиваю я.
– Немного.
– Думаешь, он снова тебя ударит?
– Надеюсь, что нет, – говорит Брюс.
– Не ударит.
– Он может.
– Он думает, что ты в Орегоне. Он считает, что тебя крестили в речке и ты не общаешься с нами, потому что стал религиозным снобом.
– Очень удобно для него, – говорит Брюс.
– Не думаю, что он тебя ударит.
– Какой он в обычные дни?
Я думаю о папе в обычный день.
– Он, ну… опустевший.
– Опустевший?
– Да, без ничего. Вот смотри, две недели назад он читал мне нотации о том, как важно ходить в школу. Это, ну, папское поведение. Но он ничего не делает. Он ходит на работу. Смотрит бейсбол. Не хочет ни с кем разговаривать. Не говорит: «Пора творить искусство!» Ничего такого. Опустевший.
– Опустевший.
– Он просто дыра на месте, где раньше была крыса, – говорю я.
Брюс кивает.
– Но он никогда тебя не бил? – спрашивает он. – Ни разу?
Я мотаю головой:
– Мама сказала, что у них уговор.
– У нас было семейное собрание про этот уговор.
– Но в Мехико он тебя ударил.
– И нарушил уговор, – говорит Брюс.
Когда вы заходим в дверь, на часах одиннадцать утра. Брюс оставляет входную дверь открытой, но сеточную запирает. День чудесный. Видимо, Брюс хочет пустить в дом свежего воздуха. Дом у нас на несколько семей, так что окна есть только спереди и сзади. Дом старый. Свежий воздух ему не помешает. Маму мы находим на кухне, из наушников льется Black Sabbath. Папа, скорее всего, у себя.
Мама сначала вскрикивает, но не от страха, а от неожиданности. Она снимает наушники, и музыка продолжает из них доноситься – тоненькое эхо чего-то мощного. А потом дом затихает, не считая голосов мамы и Брюса. Они разговаривают, мама приглушенно, Брюс нормальным голосом.
Я решаю сесть на диван. Я как будто снова в воде в Мехико. Я могу решить, что подушки – мои подружки. Я говорю: «Привет, подушки!» А они отвечают: «Привет, Сара!» Мы с подушками дружим.
Мы сегодня зрители. Это наша роль.
Отсюда голос Брюса звучит басом, как у папы. Он просачивается сквозь стены и половицы, и я гадаю, когда папа заметит, что в доме появился другой мужчина. Я решаю, что через пять минут. Я решаю, что папа спустится вниз в пижаме, посреди дня в пятницу.
Но с решениями, которые я принимаю у себя в голове, дело такое: они нематериальны.
Папа спускается меньше чем через минуту. На нем тренировочные штаны года 1985-го. Ноги у него торчат из штанин, потому что папа раздался в ширину и ему приходится завязывать штаны выше пояса. Он выглядит идиотски.
– Кто это? – спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
Папа быстро заходит на кухню. С ним что-то не так. Он сам не свой. А может, и свой. Может, он крыса. Оставил свою дыру наверху.
Почти сразу, без разговоров, раздается грохот. Я на диване и понятия не имею, что за грохот, кто его устроил и что вообще происходит. По звуку кажется, что кто-то что-то бросил, оно ударилось о стену и упало на пол.
Снова грохот. На этот раз скорее звон – разбитого стекла. Похоже, он что-то швырнул в окно. Снова грохот. Мебель. Дерево о дерево.
Мама с Брюсом выходят через кабинет к парадной двери. Брюс отпирает замок на сетке.
Мама говорит мне:
– Идем!
Я не знаю, куда мы идем, но выхватываю свой зонтик из шкафа и следую за ними.
Мы закрываем за собой дверь и садимся на крылечко.
У нас в доме торнадо. Звучит страшно, но с нами все хорошо. Мама качает головой. Брюс вздыхает. Я просто застыла.
Я достаю свой зонтик и открываю. У нас в доме торнадо фигни. Когда оно закончится, все будет хорошо.
Брюс говорит маме:
– Можешь переночевать у меня.
– Я сегодня работаю.
– Значит, его нужно выдворить к тому моменту, когда ты вернешься домой.
Они оба смотрят на меня. Я слежу за тем, как через улицу два таракана перебегают через канализационный люк.
– В этом-то вся проблема, – говорит мама. – Я не могу оставить ее одну на ночь.
От этих слов создается ощущение, что я и есть вся проблема, но я решаю об этом не думать. Судя по торнадо в доме, я знаю, что мама не это имела в виду. Мы все знаем, в ком вся проблема.
Брюс говорит:
– Я могу остаться. Ну, если ты не возражаешь.
– Но тебе нужно возвращаться.
