Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг

Я и не хотела с ним разговаривать. Не после того, что он сделал с Брюсом.

Мне хотелось, чтобы его съел крокодил в Мехико – белый крест у обочины.

Мне было десять. Это было рациональное желание.

Давайте рационально

То, что происходит в доме, звучит примерно как если бы папу ел крокодил. Он не сопротивляется полиции, но шума много. Кажется, они расставляют по местам мебель.

– Не думаю, что его можно арестовать за разгром собственного дома, – говорю я.

Брюс говорит:

– Я объяснил им, что происходит.

– Поверить не могу, что ты зашла внутрь! – говорит мама.

Я тоже не могу поверить. Это прозвучит дико, но, мне кажется, я зашла туда, чтобы папа наконец меня ударил. Чтобы не оставаться в стороне. Чтобы не узнавать обо всем последней.

Брюс говорит:

– Пойдем тоже в дом. Если поговорим в присутствии полицейских, это все будет занесено в протокол, они смогут его арестовать, и мы сможем пойти по своим делам.

Мама вздыхает. Брюс аккуратно приобнимает ее.

Папа и двое полицейских действительно расставляют все по местам. Один коп фотографирует разбитое окно кухни. Другой говорит с папой о его раздражительности. Спрашивает, бил ли он когда-нибудь нас или маму. Папа врет. Говорит, что нет.

– Он врет, – говорит Брюс.

– Какого хрена ты вообще тут забыл? – чуть ли не рычит на него папа. – Я тебя шесть лет назад прогнал взашей за то, что ты сделал с сестрой!

– Не верьте ни одному его слову, – говорит мама. Она в режиме сосредоточенного спокойствия медсестры приемного отдела скорой помощи – она знает копов, а копы знают ее.

Взрослые уходят беседовать на кухню. Я сажусь на диван, до меня доносятся случайные слова. Собирайся. Бумаги. Развод. Сара. В безопасности. Папа меряет шагами кухню, скрестив руки на груди, слушаясь совета полицейского не шуметь и дать жене высказаться. Я вижу его, только когда он проходит мимо двери. Он не замечает, что я сижу в гостиной. Мама стоит в дверном проеме. Думаю, специально, чтобы я могла ее видеть. Она говорит выразительно и стоит так, словно сейчас в больнице с семьей, которой нужны заверения. Вон. Потихоньку. Собирайся. В безопасности. Сара. Ложь. Брюс. Ложь. Вот та мама, которую знал Эрл.

Папа рычит как крокодил:

– Ты не можешь выгнать меня из собственного дома!

Снова бормотание. Снова спокойная речь полицейских, мамы и даже Брюса. Разгромил дом. Мы были снаружи. Сова Сары. В безопасности. Сара.

– Я ее не бил! – возражает папа.

Я подбираю обломки совы и зонтика с пола гостиной и захожу в кухню.

– Вот что он сделал с моим зонтиком, – говорю я, роняя обличительные обломки на кухонный стол. – А вот что он сделал с моей статуэткой. – Я указываю на осколки керамической совы. Я не говорю им, что он вывернул мне запястье, потому что до сих пор не могу поверить, что он правда это сделал.

Может, поэтому я никому не говорила о мисс Смит и Вики-победительнице-выставки. Может, я до сих пор не могу поверить в то, что видела.

Полицейские стоят посреди нашей крошечной кухни. Они огромные во всех смыслах. Оба ростом под два метра. Оба накачанные, в форме, с пистолетами. На них шляпы, значки и отполированные ботинки.

– Ты эту несчастную сову слепила, когда была маленькая! – говорит папа.

Мама велит мне вернуться на улицу. Я сижу на крыльце и смотрю, как мимо проезжают машины. Я встаю, смотрю на дверной звонок и думаю о десятилетней Саре и о том, как ей на прошлой неделе пришлось звонить в дверь собственного дома. Мне хочется звонить в него снова, и снова, и снова, пока все внутри не сойдут с ума. А может, именно это только что и произошло. Теперь я ничего не могу с этим поделать.

До меня все еще доносятся обрывки разговора изнутри, потому что нас разделяет только дверь-сетка. Полицейские говорят папе, чтобы он переночевал в другом месте. Советуют вести себя благоразумно. Прийти завтра, когда он успокоится. Не думаю, что это хороший совет, честно говоря. Но папа все равно сопротивляется. Полицейские говорят, что могут арестовать его прямо сейчас, а папа говорит, что никому не угрожал. И тут я слышу запись папиных слов, которые он сказал мне всего полчаса назад. Ты просто ребенок. Ты меня не доведешь до того, чтобы тебя ударить. Приведи мать. Это она виновата. Это она разгромила все твои вещи. Брюс все записал на свой телефон. У меня не было ни малейшего желания слушать эту запись, но теперь, когда я ее услышала, у меня мурашки побежали по рукам и в жаркий полдень стало холодно.

Папа с минуту орет на Брюса – в основном неразборчиво, – а потом копы возвращают его в реальность. Один говорит папе уйти и остыть за ночь. У папы в голосе вдруг появляются нотки паники, как будто он наконец осознаёт, что да, все уже случилось, – как будто не осознал в момент, когда крушил мой зонтик, мою сову и дом. Как будто не знает, что он – торнадо. Он говорит, что должен починить окно кухни, которое разбил. Мама говорит, что сама разберется. Что чинила его разбитые окна двадцать шесть лет. Я заглядываю внутрь.

Папа вздыхает и говорит:

– Застрелите меня уже.

– Не говорите так, мистер.

– Почему? Я хочу умереть.

– Сэр, я серьезно. Не следует так говорить.

– Я всю жизнь потратил на свою семью. На нее. – Тут он испепеляет взглядом маму. – Просто пристрелите меня. Можете сказать, что я попытался отобрать у вас пистолет или еще что-нибудь. Избавите меня от мучений.

Это – искусство.

Копы переглядываются. Мама качает головой и зовет всех, кроме папы, снова выйти на улицу. Я встаю, они выходят, и никто, кажется, не замечает, что я здесь.

Мама говорит:

– Либо вы арестовываете его прямо здесь и везете на психиатрическую экспертизу, либо без ареста везете прямо в приемный отдел, чтобы он ничего не натворил. Вы и без меня всё знаете.

– Да он, скорее всего, несерьезно, – говорит один из них.

– Я твердо знаю, что он несерьезно, – соглашается мама. – Но он уже это сказал. Теперь, если он сегодня что-нибудь с собой сотворит, ответственность будет на вас и на мне, как на дипломированной медсестре. Но не думаю, что оставлять решение проблемы за мной, – хорошая идея в этой ситуации, согласитесь.

Через пятнадцать минут папу увозят на заднем сиденье полицейской машины. Когда мы возвращаемся в дом, в гостиной нас ждут три Сары. Десятилетняя Сара собрала все кусочки керамической совы