На санях - Борис Акунин
Марк кивнул. Не мог взять в толк, причем тут старушка со склерозом.
— В Японии для таких больных делают особые ходунки. Удобные, регулируемые по высоте и безопасные — на «медленных» колесиках. Надо чтоб ты при Кладенцовой завел разговор про это чудо японской медицинской техники. Уж сам придумай как. А когда она заинтересуется, скажешь, что можешь достать. Лично домой привезешь. Потому что должен научить инвалидку ими пользоваться. Чтоб не упала.
— А откуда я их возьму?
— Не тупи, Максим. Ходунки я тебе выдам. Короче, твоя задача — попасть в дом. И заслужить горячую благодарность Екатерины Викторовны. Кстати «Китиха» — хорошее погоняло. — Хохотнул. — Будет и у нас проходить как объект «Китиха». Подружись с этой чудой-юдой-рыбой-кит, приглядись. Попробуй разобраться, обоснованы наши предположения или нет. Короче, задание совсем не ученическое. Зато и награда будет нешуточная. Попадешь к Кладенцовой на квартиру — отдам тебе вот это.
Он вынул из портфеля тонкую канцелярскую папку. Внутри мелко исписанный лист, наверху штамп отделения милиции.
— Протокол о твоем правонарушении, дающий основание о возбуждении уголовного дела. Не будет бумаги — не будет и дела. Как тебе такой гонорар?
Спрятал папку обратно.
Соображать надо было быстро. И голова не подкачала.
Всё нормально. И даже отлично. Старушка-инвалидка получит гебешные ходунки. А я «пригляжусь» к Китихе и отрапортую: агентурные сведения не подтверждаются, это стопроцентно советский человек. Эсэс (вот как его надо называть — самая подходящая кликуха!) к тому времени уже ознакомится с моим творчеством, поймет какой я идиот и отвяжется. Надо только успеть заполучить протокол.
— Завтра всё сделаю, — пообещал Марк. — Не подведу. Слово.
— Не сомневался в тебе. Я в людях разбираюсь. А вот и закуску несут. — Эсэс потер руки. — Навернем икорочки?
СЕН-МАРК
На перемене, перед французским, Марк занял позицию в дверях аудитории, спиной к коридору — вроде как прислонился к косяку. Смотрел на Лёху Симачева, сидевшего за передним столом, болтал, но у самого ушки на макушке. И как только краем глаза увидел выплывшую из-за угла Китиху, спросил про мопед.
Лёха копил к лету деньги на «Буковину», заводился на эту тему с полуоборота.
Когда преподавательница была уже близко, Марк перебил Симачева:
— Фигня твоя «Буковина». Вот у соседей ходунки японские, от деда остались, дед у них был инвалид, так я на них по полу гоняю. Вот так. — Взял стул, вцепился в спинку, изобразил, что катит: — Дрын-дрын-дрын.
— Здрасьте, Екатеринвиктна, — поднялся Симачев. Остальные тоже поздоровались. Совы не было, опять прогуливал.
— Que représentez-vous, Rogatchoff?34 — спросила Китиха, улыбаясь. Она почти всегда улыбалась, и голос мягкий, лицо приятное. На актрису Федосееву-Шукшину похожа.
Он сделал вид, что смутился.
— Это у соседей ходунки на резиновом ходу, японские, инвалидные. С тормозами, чтоб не падать. У них, у деда, рассеянный склероз был. Это не тот склероз, когда всё забывают, а…
— Я знаю.
Улыбаться перестала, слегка нахмурила брови. Но про мать ничего не сказала. Начала занятие.
Марк уже думал — сорвалось, но после звонка Кладенцова попросила его задержаться.
— Марк, вы сказали, что у дедушки ваших соседей был рассеянный склероз. Это значит, что он…
— Да, умер. Пару месяцев назад. А ходунки остались.
И всё получилось. Она рассказала про мать, попросила узнать, не продадут ли соседи ходунки, раз им больше не нужно. Он ответил: да они так отдадут, люди хорошие, и зачем им теперь?
Предложил привезти. Все равно, мол, показывать надо, как этой штукой пользоваться, она с японскими хитростями. Выслушал горячие благодарности, записал адрес.
Сам думал: это каким же надо быть гадом, чтобы за такой вот Екатериной Викторовной шпионить. Получалось, повезло ей с Марком. Какой-нибудь шнырь на его месте, чтоб отличиться перед «куратором» или со страху, подвел бы ее под монастырь. А он, Марк, наоборот, отведет от нее грозу. Как и положено ангелу на службе у нечистой силы.
Позвонил снизу, из автомата Эсэсу.
— Молодчага. Заслужил еще один обед в «Национале». Советую теперь лангет попробовать. Заодно заберешь чудо японской техники. Я привезу. Через час встретимся.
Швейцар сегодня был другой, но видно изменилось что-то в Марке. Ни о чем его барбос не спросил, еще и дверь открыл.
Эсэс сидел за тем же столом, пил «боржом».
— Садись, я уже заказал. Вот твой инвентарь. — Пододвинул чехол, в котором звякнул металл. — Сейчас покажу, как раскладывается. А это гонорар — как обещано. Я свое слово держу.
Папку Марк сунул в портфель. Тоже налил минералки, мысленно произнес тост за умных и находчивых. Настроение было бодрое.
С аппетитом уплетая крабовый салат, «куратор» объяснял «задачу второго этапа».
— Тебя пригласят чай пить. Или скорее кофе. Это же рафинированная интеллигенция. Ни в коем случае не отказывайся.
— Да-да, я помню. Нужно приглядеться к Кладенцовой, разобраться.
— Это само собой. Но сразу не получится. Сначала ты должен своим человеком в доме стать. Предложи сидеть со старушкой. Кладенцова все деньги на сиделку тратит, частные уроки дает. А тут ты помощь предлагаешь. Поотказывается и согласится. Но на сегодня я дам тебе конкретное задание. В какой-то момент Кладенцова обязательно мамашу в уборную поведет, та сама уже не справляется. Это волынка минимум минут на пятнадцать. Ты останешься один, без присмотра. Если вы будете сидеть в большой комнате — легче. Если на кухне — сделаешь вылазку, по-тихому. Там все стены в книжных полках. Надо произвести осмотр. Ищи самиздат или тамиздат. Учти, что запрещенка может лежать не на виду, а сзади, за обычными книгами. Или будет обернута. Но особой конспирации Кладенцова разводить не станет.
— А зачем это?
— Для ее же пользы. Мы не звери. Нам надо не посадить эту дуру за преступную связь с иностранными агентами, чтоб ее мать-инвалидка потом в интернате загнулась, а пресечь канал передачи вредной информации. Если у нее дома лежит какая-нибудь бяка, тянущая на «распространение», сто девяностая «прим», мы сразу туда с обыском. Эта статья на условный срок, так что Кладенцова останется на свободе. Из университета, конечно, турнут, но ничего, будет уроки давать,
