На санях - Борис Акунин

Акунин-Чхартишвили

НА САНЯХ

Роман

© Boris Akunin, 2025

© BAbook, 2025

М.

ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ТУЖИЛКИ

Кататься на санях оказалось совсем не так весело и приятно, как выглядит на картинках. Ну то есть веселья-то было до хренищи. Башка сразу громко заржал дурным голосом «и-го-го!», средняя кобыла, а может жеребец, в общем лошадь, подхватила, и Сова зашелся хохотом. Марк тоже засмеялся, но на скамейке втроем было тесно, Башка ворочался и пихался, совсем прижал к бортику, дул холодный ветер, из-под копыт в лицо летела колкая снежная труха с льдинками, еще и подбрасывало.

Тройка неслась прямо по замерзшему пруду, мимо квадратного островка. Сова блистал эрудицией, объяснял, что в восемнадцатом веке там была фортеция с бастионами, и графы Шереметевы устраивали потешные баталии с участием маленького фрегата.

В детстве Марк не раз бывал в Кускове, он тогда очень интересовался историей и объехал все сохранившиеся подмосковные усадьбы, многое с тех пор помнил и мог бы рассказать про Шереметевых получше (например, что у них был не фрегат, а корвет), но помалкивал, не мешал Сове красоваться. Не освоился пока в новой «команде», так что предпочитал, выражаясь по-английски, to keep low profile1. А еще понимал, что у него и так уязвимое место: он отличник, Знайка, повышенная стипендия. Все остальные были троечники, «зубрил» презирали, и стипендию получал только Серый, но не за успеваемость, а по «социалу» — он был сирота, из детдомовских или что-то такое, сам не рассказывал, а спрашивать не хотелось, Марк чувствовал себя рядом с этим молчаливым, сильно взрослым парнем неуютно. Серый был лет двадцати пяти, после армии, рабфаковский, сам откуда-то с Урала. Почему Сова принял в свою бомондную «команду» этакого валенка — загадка. Серый и сейчас был в валенках, натуральных — с галошами. Под ватником стройотрядовская форма, на голове армейская шапка с опущенными ушами, они болтались на ветру. Серый с Фредом и Баклажаном ехали во второй тройке, Фред визгливо орал песню, половину слов уносил ветер: «Помню тройку удалую… Твою позу усталую, трепет длинных ресниц…»

Три с половиной года Марк наблюдал за «командой» Саввы Богоявленского, кличка «Сова», со стороны. Как все, на них кривился — по системе «зелен виноград».

Еще на первом курсе пипл рассредоточился по «командам» и «компашкам». Разница между первыми и вторыми в том, что «команды» мужественно жбанили, а «компашки» были или девичьи, или смешанные, и там как правило даже не матюгались. Интересный антропологический процесс, если задуматься. В сентябре семьдесят третьего на журфак пришли двести первокурсников, мальчиков и девочек, присмотрелись друг к дружке, тут же начали подавать и улавливать сигналы «свой — чужой», закопошилось броуновское движение, и скоро выстроился социум — или, скорее, животное царство, где биологические виды существуют по отдельности и не смешиваются. Есть, конечно, одиночки, но мало — в основном тоскливые зубрилы или те, кто нигде не пришелся ко двору. Всегда, даже в детском саду, обязательно кто-то попадает в парии. Марк тоже один раз угодил, в седьмом классе. Хреновый был экспириенс, зато урок на всю жизнь, роман «Как закалялась сталь».

Как-то раз Марк попробовал подсчитать, сколько у них на курсе компаний — и сбился. Несколько иногородних, «общажных»: послеармейская, кавказская, среднеазиатская, спортсменская, «комсомольцы» (эти — гнида на гниде). У москвичей есть «благородные девицы», есть «мажорные девицы», есть «умники», есть «богема», есть «общественники» (не путать с провинциалами-«комсомольцами»), «алконавты» (эти к четвертому курсу сильно проредились — половину повыгоняли), плюс несколько «лидерских» — это когда кучкуются вокруг какой-то яркой или полезной личности. Например, Лёлька Стеценко. Сама по себе — ничего особенного, но предки в длительной загранке, четырехкомнатный флэт на Кутузовском весь ее, у Лёльки типа свой салон. Марк пару раз побывал. Хавка из распределителя, все дела, но жуткая скукота и герлы страшные. Тех, кто красивей ее, Лёлька к себе не зовет, а поскольку внешние данные у нее три очка по десятибалльной шкале, контингент там — как на картине про Первую мировую войну «Атака в противогазах».

У Марка статус был по-своему уникальный. Он, один из немногих, заруливал сразу в несколько компаний. С «умниками» френдовал потому что отличник. С «богемой» потому что из писательской семьи. Со спортсменами потому что разряд по фехтованию, универсиады-спартакиады, выезды на соревнования и всё такое. Но «умники» — зануды, «богема» только выёживаются друг перед другом, «спортсмены» — дебил на дебиле. И еще обидно быть купцом второй или третьей гильдии, когда есть первая.

А она на курсе имелась — «команда» Савки Богоявленского. Как саркастически выразился Жека Мясоедов, из «богемных»: «Богоявленский над журфаком простер Совиные крыла».

Деление на «гильдии», а лучше сказать — на «дворянство», «разночинцев» и «пролетариев» было почти таким же жестким, как до революции. По нескольким критериям.

Во-первых, по одежде. При царе большие баре носили гвардейские мундиры или сверкающие цилиндры, разночинцы ходили в сюртуках и шляпах, простонародье — в поддевках и лаптях. Теперешнего «белоподкладочника» сразу опознаешь по привозным джинсам, зимой — по дубленке из валютной «Березы» или, еще круче, по заграничной лыжной куртке, по ондатровой или пыжиковой шапке. Не ошибешься. «Средний класс» одевается смешанно — наполовину в советское или в социмпорт, а если носит джинсы, то стандартный «супер-райфл». Он между прочим тоже две стипендии стоит, но настоящий «аристократ» ни за что «райфл» не наденет, это для него, как говорили в московской Руси, «потерька чести». «Плебеи» таскают на себе всякий «совпаршив» — не как Серый, конечно, не ватник-валенки (тот нарочно бравирует, для контраста с остальными «совистами»), и сразу видно: вышли они из народа, дети семьи трудовой.

Во-вторых, по лениво-расслабленному московскому говору. Марк где-то прочитал, что в британском обществе, где сейчас все одеты одинаково, человека враз срисовывают по лексикону и манере произносить слова, так что моментально считывается и происхождение, и социальное положение, и даже школа, в которой чел учился. То же и на журфаке. Жеку Мясоедова, сына театрального режиссера, с каким-нибудь Петюхой Жмаковым, у которого полный рот гыкающей Шепетовки, с первой же фразы размещаешь в разные ячейки.

В-третьих, конечно, мани. Кто-то курит «Яву» и лопает в столовке комплексный говнообед; кто-то — чаще всего «общага» — экономит даже эти несчастные сорок копеек и хавает собственный бутер с «собачьей радостью», а смолит 14-копеечную «приму». Но есть несколько человек, кому не проблема