Отвлекаясь - Федерика Де Паолис
Элиа.
Паоло обнимал своего сына, а его дочка лежала неведомо где, завернутая в простыню. Он обнимал одновременно жизнь и смерть. Новорожденные, мертворожденные. А Виола спала. Как они хотели этого ребенка! Чего он им стоил! Сколько потерь может пережить человек? И насколько трудно их принять?
Отстранение. Удаление. Исключение.
Первым, кто сумел внятно объяснить состояние Виолы, был психоаналитик Амати. Его пригласил для консультации психиатр, кандидатуру которого предложил невролог. Эта цепочка маститых докторов пришла к выводу, что у Виолы частичная амнезия.
Она очнулась спустя два дня, но ничего не помнила о происшествии. С точки зрения невролога с ней все было прекрасно: Виола понимала, кто она, где находится, сразу же узнала Паоло, свою мать, а когда ей принесли Элиа, она улыбнулась, хоть и не смогла взять его на руки. Про дочку она ничего не спросила. Казалось, Софии никогда и не было. Невролог посоветовал не обсуждать с Виолой реальные события: стратегические решения принимал Амати.
На первый сеанс они пошли вместе, потом Виола уже ходила сама. Однако психотерапевт иногда вызывал одного Паоло, и пациентку об этом не ставили в известность. Амати, еврей с румяным лицом и густой угольно-черной бородой, носил льняные рубашки, вылезавшие из-под джемпера широкими треугольниками. Его логовом была заваленная книгами и африканскими амулетами комната, где стояли кушетка и стол с двумя стульями, в окне за его спиной виднелся устремленный в небо фронтон церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези.
– Понимаете, в ее разуме словно сформировались геологические пласты боли. Мозг у нее в порядке, а вот память пострадала. Это не повреждение нейронов, это такая форма защиты, что-то вроде резкого повышения иммунной реакции, только в данном случае речь идет об эмоциях. Те зоны ее мыслей и воспоминаний, куда она не хочет заходить, словно отрезаны. Вы понимаете, о чем я?
– Думаю, да… да.
– Понадобится время и терпение. Важно, чтобы никто не вмешивался в процесс, чтобы она чувствовала себя защищенной. Вам не следует рассказывать о случившемся, если Виола сама не попросит, если не будет настаивать, хорошо бы вообще не говорить об этом. В противном случае мы рискуем получить короткое замыкание, амнезия служит ей защитой. Виола считает причиной депрессии несчастный случай, ваши прежние разногласия, рождение ребенка – она думает, что не способна за ним ухаживать из-за своих легких посттравматических расстройств. Пока она сама не снимет крышку с сосуда своей утраты, никто не должен этого делать.
– Она часто рассеянна – не отсутствующая, нет, скорее отстраненная, отвлекается на что-то.
– То есть она старается от чего-то отстраниться, что-то отсеять. Понимаете? Она отсеяла часть воспоминаний.
– Она внезапно засыпает. И чувствует только те запахи, которые хочет, вы понимаете, что я имею в виду?
– Она засыпает, когда приближается к истине. Обоняние зависит от состояния гипоталамуса, но… – Он сочувственно улыбнулся. – Но со временем запахи пробуждают воспоминания, и память производит отбор.
– Она по-прежнему встречается с Дорой, – тихо проговорил Паоло.
– Это способствует процессу защиты. Дора служит ей для общения с определенной частью самой себя.
– Но…
– Вы должны доверять своей жене.
– Мы не состоим в официальном браке.
– Любопытно… – протянул психотерапевт.
– Значит, вы считаете, это она так решила? По сути дела…
– Разумеется. Повторяю, – произнес он и подался вперед, к Паоло: – Виола прекрасно отдает себе отчет в своих действиях, она все осознает, ее когнитивная зона нисколько не пострадала. Проблема Виолы состоит только в ее отношениях с памятью. Работа воображения приносит результаты, в ряде случаев для равновесия личности полезно, чтобы некоторые ее специфические аспекты оставались вытесненными, тогда как другие, напротив, должны подойти к границе сознания, правда, если… если субъект в состоянии вынести этот груз. Это понятно?
– Да-да, я понял.
– Превосходно, – сказал Амати и откинулся на спинку удобного кресла.
Во время разговора он тоненькими линиями набросал очертания мозга и закрасил несколько разных участков, указывая на них по ходу сеанса. Каждая из них была пятном боли. Обителью вытеснения.
– Не опасно оставлять ее одну с Элиа?
– Совсем наоборот, очень хорошо, что она остается одна с ребенком. Элиа – связующее звено между прошлым и будущим, конкретизация жизни. Он – возможность интеграции в настоящее. Позвольте ей развивать свое материнское начало, пусть она почувствует, что способна быть достаточно хорошей матерью, как сказал бы Дональд Винникотт.
– Порой она раздражительна, нетерпелива, а иногда излишне заботлива.
– Все родители таковы. Вот вы, например, как себя почувствовали, когда узнали, что стали отцом?
– Я испугался…
– ОСТОРОЖНО! – закричал Паоло сыну, который, смеясь, пошатнулся и чуть не упал.
Паоло перестал чистить его пупок, придержал за плечи, опустил на пол и стянул с малыша штаны. На Элиа был нежный, как облако, подгузник шведской марки Honest с манжетами особой конструкции, на два размера больше, чем нужно. Паоло снял его и посадил Элиа в ванну, малыш захлопал в ладоши, обрызгав ему лицо.
У Паоло в кармане зазвонил телефон, и одновременно он услышал голос Виолы, которая звала его:
– Паоло, иди сюда.
– СЕЙЧАС ПРИДУ. Алло!
– Ты звонил мне?
– Кто это?
– Де Роза.
– Как дела, командир?
– Хорошо, Паоло. Ты мне звонил?
– Нет, – соврал он. – Наверное, случайно нажал не туда.
– Ясно, а то я подумал, что ты мне звонил по поводу Папы. Ты же работаешь в той конторе, которая его защищает, да?
Паоло поднялся с пола, держась за ванну, оставив Элиа сидеть с намыленной головой. Малыш играл с прозрачными пластиковыми шариками, внутри которых были фигурки динозавров, акул, носорогов. Паоло оперся о мраморную полку.
– Да, так и есть, – беззаботным тоном ответил он.
– Так вот, на этот раз он в дерьме.
– Почему? Ты хочешь сказать, это как-то связано с пожаром на заводе?
– Ну…
– Мы пытаемся понять…
– Тут и понимать нечего. Это он.
– И что, есть улики, указывающие на него?
– Их выше крыши.
– Типа?
– Типа таких, за которые я его арестовал… Я. Понимаешь? Тебя постараются в это втянуть, но ты помнишь, да?
– Что?
– Что бы ни было, молчи.
– Хорошо, командир, спасибо.
Он положил телефон на полку, повернулся к Элиа, ополоснул ему голову душем, волосы намокли и тонким слоем прилипли к шее, доходя до плеч.
– Элиа, подстрижем тебе волосы?
– Нюю…
– Нет уж, давай. Ты же видел, сегодня папа сбрил усы.
Элиа замотал головой, сердито посмотрел на отца:
– Соську!
– Нет, соску сейчас нельзя, мы моемся.
– Бапа, соську…
Когда он говорил «бапа», Паоло невольно расплывался в улыбке, совсем как сейчас.
Он увидел, как Виола прошла мимо ванной. Скользнула, словно тень, словно змея. Не просто прошла мимо. Когда она делалась отстраненной, то двигалась по-особенному. Становилась
