Отвлекаясь - Федерика Де Паолис
Открыл кран, стал раздевать сына: худи, свитер, майка. Сложил все на крышку унитаза, стянул носки; у Элиа были тонкие, продолговатые ногти на ногах, они как будто поддерживали пальцы и казались наклеенными на кожу листочками, которые легко оторвать. Когда они наконец станут твердыми? Он заметил, что пупок совершенно черный, взял ватную палочку, окунул ее в миндальное масло и предупредил Элиа:
– Сейчас будем чистить дырочку. Держись!
Как только он сунул палочку во впадину, Элиа засмеялся, наклонился вперед и втянул мягкий живот; Паоло вспомнил, как увидел веревочку на обрезке пуповины, когда впервые надевал сыну подгузник. Ему тогда помогала дежурная медсестра, бледная белокурая девушка, необычайно проворная. Это было в палате для новорожденных, насквозь пронизанной утренним светом: окна, плексигласовые колыбельки, стекло, через которое родители наблюдали за малышами. Девушка, ни слова не говоря, прошлась салфеткой по попке, потом обтерла яички, смазала кожу кремом, стала надевать подгузник: подложила его под спину, ловко и быстро подняла передний язычок и закрепила крылышки, посоветовав:
– Не бойтесь, затягивайте плотнее.
– А что делать с веревочкой? – растерянно спросил он.
– Сама отвалится, – отрезала она, стирая с рук остатки крема.
Когда Виолу привезли в клинику, его накрыла волна адреналина, им завладел могучий неукротимый страх, и он помог ему продержаться до утра. Паоло чувствовал, что голова у него ясная, что он готов к действию (хотя на самом деле не был ни на что способен), что может все держать под контролем, в том числе боль: поставить ей заслон, приручить ее. В ту ночь, как ему казалось, он сумел сохранить исключительную силу, невероятные эмоциональные возможности.
Нейрохирург сказал ему:
– Гематома, возникшая вследствие сотрясения мозга, имеет диаметр более трех сантиметров, ее нужно удалить хирургическим путем. Мы установим субдуральный дренаж в лобной, теменной и височной зоне.
Паоло закрыл глаза и представил себе мозг Виолы, распухший, синий. Профессор продолжал:
– Мы установим закрытый дренаж с контролем давления, чтобы удалять кровяные сгустки и жидкость, на срок от двух до трех суток.
Он говорил тихо и, плавно двигая длинными пальцами, изображал свои действия в ходе предстоящего вмешательства. Он объяснял так, как будто проводил операцию на глазах у Паоло, и тот прекрасно все понимал. Все сказанное показалось Паоло весьма разумным, он ясно представил себе весь процесс, а главное, благодаря спокойному рассказу нейрохирурга поверил в то, что в действительности речь идет не о сложной операции, а о простой рутинной процедуре. Паоло думал, что Виола может умереть – в этом и состояла проблема. Поэтому каждое решение давалось ему особенно тяжело.
– Есть еще маленькое внутримозговое кровоизлияние рядом с гипоталамусом, но со временем оно рассосется.
– Отлично. – Он не нашелся что еще сказать. Потом спросил: – А дети?
– Теперь о детях.
Профессор некоторое время рассматривал носки своих ботинок, затем заявил, что имеет место дистресс плода, детей необходимо будет извлечь сразу же после установки дренажа.
– Как только я закончу, доктор Гирарди сделает кесарево. Все враз…
До установленного срока родов оставалось еще двадцать дней. Паоло был настроен оптимистично. Нейрохирург откланялся с подобающей случаю улыбкой, повернулся и удалился легкой, изящной походкой. Дойдя до конца коридора, он исчез за дверью с длинной серебристой ручкой и двумя крошечными круглыми окошками, сквозь которые ничего нельзя было разглядеть. Запретная зона. Ад. Рай.
В последующие часы Паоло начал корить себя за то, что не спросил у нейрохирурга о последствиях операции, а главное – что конкретно он имел в виду, когда упомянул о дистрессе плода. Объяснений нейрохирурга ему хватило на час, не больше, а потом его голова стала пухнуть от бесчисленных вопросов и жизненная энергия нежданно-негаданно стала бить через край: в ту ночь он покорил Эверест. Ему было невыносимо сидеть взаперти в этом коридоре, на алюминиевой скамейке, рядом с тележкой для медикаментов, на которой стоял блестящий эмалированный кувшин, и рассматривать свое кривое отражение на его выпуклом боку. К нему подошла женщина, проделав тот же путь, что и профессор, только в обратном направлении. На ней был зеленый халат, шапочка, очки в тонкой оправе, плотно сидевшие на прямом носу, под ними – маленькие, узкие восточные глаза. Было два часа ночи.
– Синьор Манчини?
Она застала его врасплох, потому что, идя по длинному коридору, ни разу не посмотрела в его сторону. Не успел он встать, как доктор присела рядом с ним на краешек скамейки и скрестила руки под безжалостным неоновым светом.
– Операция прошла успешно, мы пока не знаем, когда Виола придет в себя, и, конечно, будут некоторые последствия, но это станет понятно со временем. Однако основные жизненные функции не затронуты.
– Господи, и то хорошо.
– Теперь о мальчике: он весит три килограмма сто граммов, состояние у него прекрасное, особенно с учетом того, какой был удар.
– Да…
– А вот девочке не повезло. Думаю, вам известно, что это была дихориальная беременность, то есть у каждого плода своя плацента и свой амниотический пузырь…
– Я все это прекрасно знаю.
– Из-за несчастного случая плацента девочки отслоилась, травма оказалась слишком тяжелой. Смерть наступила еще в полости матки. Девочка родилась мертвой.
Пока докторша ему все это объясняла, Паоло думал только о Доре, о ней одной. Если бы она была там, то спасла бы девочку. Она стояла у него перед глазами, хотя те несколько раз, что они встречались, он старался не смотреть на нее. А теперь ему вспоминались даже самые незначительные детали. Прежде всего ее руки. Плоское золотое кольцо с лазуритом, кожаный браслет на левом запястье, короткие ногти с широкой светлой дугой у основания. Эти руки вытащили бы его дочь живой. Эта мысль была безумной, и все-таки он не мог выбросить ее из головы.
– Пойдемте к ребенку, – предложила она с дружелюбной улыбкой.
– Конечно.
Они с ней спустились на этаж ниже. Она шла вдоль стены, на два шага впереди него. Они шагали по коридорам с неожиданными поворотами, в этой больнице их было очень много. В конце концов они остановились у стеклянной стены. За ней лежали десятки младенцев в прозрачных колыбельках, одни с закрытыми глазами, другие – с открытыми, различавшими только смутные тени. Доктор отворила дверь, знаком приглашая его войти; он очутился в пространстве, наполненном криками, бессознательными улыбками, движением крошечных ручек и ножек, – на планете новорожденных. От мысли, что кто-то из этих малышей – его ребенок, у него закружилась голова. Его сын был здесь. Четвертый во втором ряду справа.
Доктор очень бережно взяла его и положила на руки Паоло. Вот оно, столь желанное
