Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
После прибытия в Англию я путешествовал мало. Дважды ездил с друзьями на «Евростаре» в Париж и один раз с Рондой на пароме — в Булонь. Несколько лет назад, с другой женщиной, провел уик-энд в Амстердаме, а еще побывал в разных уголках Англии. Теперь же мне предстояла первая дальняя поездка. Неопытность по части путешествий усугубляла тревогу, с которой я думал о возвращении после столь долгого отсутствия, но постепенно я успокаивался и ко дню вылета почувствовал себя гораздо увереннее, чем ожидал. Я написал Мунире про бронь в гостинице, просто чтобы снять этот вопрос, и она ответила сообщением, что встретит меня в аэропорту.
Полет прошел замечательно, и на рассвете, когда мы снижались над Занзибаром, я попытался найти глазами знакомые приметы. Воздух я вспомнил с первого вдоха, хотя не то чтобы когда-нибудь особенно скучал по нему и мог описать его словами. Я знал этот запах и узнал бы его, даже если бы меня разбудили среди ночи и потребовали его назвать. На трапе кто-то легонько подтолкнул меня в спину. Самолет был набит британскими туристами, приехавшими в отпуск, — должно быть, они торопились начать развлекаться, тогда как я медлил и наслаждался своим возвращением.
Я увидел Муниру, когда проходил таможню. Она стояла на тротуаре у выхода для прибывших, положив руку на металлический поручень ограды. Я узнал ее по фотографии, которую она прикрепила к своему последнему электронному письму, но и так ни с кем не перепутал бы. Она была очень похожа на маму, разве что немного повыше. Я помахал ей, она помахала в ответ, и даже на таком расстоянии я увидел, что улыбка у нее спокойная и терпеливая, точно ей совершенно некуда спешить, точно она просто встречает брата, который уезжал на несколько дней, — улыбка совсем как у мамы. Мы обнялись и расцеловались, после чего она отступила и окинула меня уверенным взглядом. «Все такой же симпатичный», — сказала она, и мы пошли к машине. Она водила ее сама. До моего отъезда женщина за рулем была редкостью, но я предполагал, что такие вещи успели измениться. Она говорила со мной так, будто знала меня всю жизнь, хотя на самом деле я видел ее в последний раз, когда ей было три года.
— Кстати, — обронила она в череде наших взволнованных восклицаний и моих рассеянных попыток воспринимать знакомые виды и слушать ее одновременно. Мне было знакомо это «кстати», произнесенное небрежным тоном. Обычно за ним следовало что-нибудь весьма важное, и я полностью переключил внимание на сестру. — Кстати, — повторила она, не в силах сдержать улыбку, — я отменила твою бронь. Ты будешь жить со мной.
— Зачем ты это сделала? Я ведь уже заплатил! — сказал я.
— Неправда, — решительно возразила она. — Я позвонила в гостиницу и проверила. Так что нет смысла упираться. Я не могу позволить своему брату жить непонятно где, когда у нас есть собственная квартира. Что скажут люди? Сам подумай! — Я запротестовал снова, но никакими аргументами мне так и не удалось согнать с ее лица эту самодовольную улыбку. — Сначала взгляни на квартиру, — предложила она. — Посмотрим, понравится она тебе или нет. Ты можешь жить там сколько захочешь. На следующей неделе мне придется улететь в Дар на четыре дня, чтобы сдать последний выпускной, но после этого я вернусь сюда, и мы все наверстаем. Вот увидишь, это будет лучше, чем киснуть одному в гостинице.
Я снова подивился ее бодрости и уверенности в себе. Мама никогда не была такой — во всяком случае, на моей памяти, — поэтому я заключил, что моя сестра унаследовала эти качества от второго из своих родителей. Квартира была в Кипонде, и Мунира припарковала машину во дворе перед местным исмаилитским центром. Ее огромная парадная дверь выглядела новой, и Мунира сказала, что здание недавно отремонтировали. Фонд Ага-хана[65] не жалел денег на восстановление старых исмаилитских построек и заново мостил тротуары по всему Старому городу. «Погоди, ты еще Фородхани[66] не видел», — добавила она.
— Машина не моя, а сестры, — пояснила Мунира. — Но я беру ее когда хочу. Сестра сейчас далеко — она учится в Бостоне, так что, если тебе вздумается куда-нибудь съездить, ты только скажи, и я тебя отвезу. Сегодня ближе к вечеру мне надо вернуть машину на место. Ты не хочешь составить мне компанию и заодно познакомиться с остальной семьей? Дэдди сейчас в Министерстве обороны, но он почти на пенсии, и у него сокращенный рабочий день. Можем зайти и поздороваться с ним, когда поставим машину.
Я ответил не сразу.
— Сегодня схожу поздороваюсь со своим папой, — наконец сказал я, жалея, что не поселился в гостинице, как планировал. Если бы я настоял на своем, мне было бы гораздо проще уклониться от неприятных обязательств и любезностей. Я не мог допустить, чтобы мой отец узнал, что первым, кого я посетил по возвращении, был не он, а душегуб. — Может быть, потом.
Я решил не идти сразу к Хамису, а сначала побродить по улицам. Мне встречались люди, которые узнавали меня и вскакивали на ноги, торопясь со мной поздороваться. Как они умудрились не забыть меня за все эти годы? И как им удалось сохранить свой облик, при том что я чувствовал себя настолько изменившимся? Добравшись до магазина, я сразу увидел Хамиса: он сидел под навесом на скамеечке, постаревший и погрузневший, но в остальном такой же, как прежде, а посетителей обслуживал за алюминиевым прилавком молодой продавец. Хамис мгновенно узнал меня, поднялся с довольным смешком, и мы обменялись рукопожатием и приветствиями. Потом он сказал:
— Заходи. Он, наверное, спит. Разбуди его.
Но папа не спал. Он сидел за столом с книгой, в точности как несколько лет назад, только теперь на нем были очки. Когда я появился на пороге, он снял их и около минуты смотрел на меня, не вставая с места, а потом встал и протянул мне руку. Вместо того чтобы ее пожать, я обнял его, почувствовав, какое худое и хрупкое у него тело. Его поредевшие седые волосы были подстрижены очень коротко. Я отдал ему пакет с подарками: парой рубашек и книг и набором конфет. Папа вежливо поблагодарил и отложил его в сторону, не заглянув внутрь. После
