Жар - Тоби Ллойд
* * *
Разумеется, я была не единственной из наших студентов, кто в пылу ажиотажа, вызванного ожидавшейся книгой Ханны, вдруг заинтересовался каббалой. Но читать об этом в Бодлианской библиотеке мне не хотелось: вдруг кто-то увидит, как я, подобно героям Джеймса[53], снимаю с полок пыльные фолианты, и решит, что я рехнулась. Так что искала я в интернете. Я выяснила, что в Зогар миллион с четвертью слов, а страниц как в многотомном романе Пруста. Но, в отличие от цикла «В поисках утраченного времени», целиком на английский Зогар еще не перевели. Тогда понятно, почему эта книга породила столько легенд, зачастую основанных на недостаточном знании текста. Насколько я поняла, это всего лишь пространное истолкование Торы, но Зогар веками принимали за нечто более зловещее: книгу заклинаний. В средневековой Европе чернокнижники почитали еврейских мистиков могущественными колдунами. Из-за подобных слухов А. Э. Уэйт начал свой труд о каббале с отчаянного призыва: «Мне бы хотелось, чтобы те, кто расценивает Scientifica Kabbalistica как искусство создания, освящения и использования талисманов и амулетов, или как сокровенную магию, таящую в себе могущество Божественных Имен, или как источник и свидетельство подлинности гримуаров и ритуалов, посредством которых вызывают духов, не читал бы мою книгу». То есть Ханну Розенталь Уэйт в числе своих читателей явно видеть не пожелал бы. «Я вовсе не утверждаю, будто книгу, стоявшую в нашем шкафу, сочинили ангелы, а люди только переписали. Но когда я пробегаю глазами даже строчку-другую, меня пробирает дрожь».
«Дочери Аэндора» вышли на третьей неделе семестра. Основная идея книги в общих чертах сводилась к тому, что Элси, лишившись деда, с которым всегда была близка, заинтересовалась древними способами общения с мертвыми. И ее разыскания, вдохновленные библейскими сказаниями, старинными легендами и фанатичным религиозным пылом, привели ее – в том числе из-за рано проснувшейся сексуальности – к глубочайшим тайнам каббалы, во мраке которых Элси и заплутала. В какой-то момент ее душой овладел демон и обманом внушил ей, что он якобы неупокоенный дух ее деда. С тех пор вся семья сражается с этим демоном. Товия книгу не дочитал, в прямом смысле отшвырнул с отвращением – я слышала, как книга стукнула в мою стену. Прочие же дочитали ее без труда. Вот что писали в рецензии, опубликованной в «Оксфорд стьюдент»: «Как известно, Оскар Уайльд заявил, что не существует книг нравственных и безнравственных, есть лишь те, что написаны хорошо, и те, что написаны плохо. Последнее творение Ханны Розенталь опровергает сентенцию Уайльда: невзирая на черную магию ее прозы, „Дочери Аэндора“ – труд глубоко безнравственный…» Оценка цветистая, но не то чтобы несправедливая. Ужас в том, что книга Ханны оказалась очень читабельной. И данные продаж это подтверждали. Роман взлетел на верхнюю строчку рейтингов, стал бестселлером, эта книга была повсюду: смотрела на нас с витрин магазинов, лежала в кафе на столиках возле чашек с кофе и у читателей на коленях.
Учитывая возмущение, какое внушали читателям материнские качества Ханны, после выхода книги у Товии в колледже вполне могли бы появиться союзники. Снискать сочувствие ему было бы проще простого. Но он по-прежнему видел в людях исключительно худшее, и их нападки на Ханну раздражали Товию едва ли не больше книги.
– Когда же они наконец заткнутся! – твердил он. – Я же их родителей не критикую.
Масла в огонь подливало и то, что посередине книги на глянцевых страницах красовались фотографии Товии, его брата и сестры. Я была в ярости.
– Разве она не должна была спросить твоего согласия? – бушевала я.
– Я тебя умоляю. Великая Ханна Розенталь не знает слова «согласие».
–Ну так сделай что-нибудь!
– Что? Позвонить адвокату и подать в суд на родную мать? И чем мне это поможет?
Теперь лицо Товии хорошо знали не только в колледже, но и за его пределами. Как-то раз мы вдвоем делали покупки в «Сейнсбериз», и к нам подошла незнакомка в джинсах.
– Ваша мать поступила подло, – сказала она.
– Кто вы такая? – спросил Товия.
– Сочувствующая.
Девица попятилась. Товия презрительно усмехнулся.
– Да какая мне разница, что вы думаете.
Подобные случаи приводили его в такое бешенство, что я поневоле гадала: возможно, случилось что-то еще, о чем я не знаю. С матерью он общался враждебно, я сама видела, но словно бы обижался, что его обошли вниманием. Может, расстроился, что она написала не о нем? Я понимала одно: раздутое самомнение в семье Розенталей явно не у одной Ханны, и война за родительское одобрение началась не вчера.
Я же прочла книгу за день, прерываясь только на чай. Меня заинтриговало упоминание о духе Йосефа, подлинном или мнимом. Не то чтобы я верила в привидения, громыхающие цепями, или тогда, в ноябре, увидела нечто такое, что должно было бы перевернуть чье бы то ни было представление об устройстве земной жизни: покойники есть покойники. И все-таки упоминание о нем удивило меня. Людям вечно что-то мерещится. Образы в зеркалах, звуки в пустующем доме. Когда я учила среднеанглийский, меня решительно покорила Марджери Кемп[54] (единственная женщина среди плеяды мужчин): когда она отлеживалась после первых родов, ей не давали покоя демоны в изножье ее кровати. Я подумала, что можно быть рационалистом и все-таки верить, что пережитое ею рассказывает нам нечто важное о том, как рожали в далекие времена и каково приходится молодым матерям.
Вдобавок Элси намекнула на человека в белых одеяниях, которого я видела тогда в синагоге, а Товия, когда я спросила его об этом, не проронил ни слова. После этого странного эпизода я неожиданно прониклась сочувствием к Ханне. Говорите о ней что угодно, но ей пришлось вытерпеть очень многое с тех пор, как ее дочь впервые пропала. Кто знает, какие причудливые видения порождает измученный
