Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти - Гэнки Кавамура
– Мам, говорю же: это Каори, моя жена.
– Ой, ты уже женился? Идзуми, как я за тебя рада! Такая прекрасная девушка… – засветилась мама от счастья и взяла Каори за руку. Сегодня Юрико была на редкость разговорчивой. – Я так счастлива, что вы ко мне пришли вдвоем. Ой, Мику-тян, ты уже заметила? Стоит Идзуми проголодаться, так у него характер сразу же портится!
– Да, вы абсолютно правы! И я ума не приложу, что с этим делать… А вы как справлялись? – подхватила разговор Каори, подыгрывая маме, и та радостно продолжила:
– Да тут все просто: его достаточно накормить. Чем угодно. Я вот ему постоянно давала что-нибудь перекусить, бананы или еще что-то в этом роде.
– А ларчик просто открывался! Впредь буду следить, чтобы у нас дома всегда были бананы! – заключила Каори, и комната наполнилась женским смехом.
– Как же все-таки здорово, что вы вдвоем ко мне приехали, – еще раз отметила Юрико, и из уголков ее глаз полились слезы. Идзуми передавали, что в последнее время мама заливается плачем почти каждый день.
Собравшиеся за соседним столом постоялицы перебирали горох, которым была загружена плетеная корзинка: они отрывали хвостики и складывали стручки в глубокую металлическую тарелку. Их труд сопровождался бурными обсуждениями любимых певцов, молоденьких фигуристов – прямо застрявшая во времени компания подружек-старшеклассниц. Все движения рук «девушек» были верными и ловкими, и тарелка зеленела на глазах. Как и говорила владелица: телесная память просто так никуда не уходит. Идзуми тем временем, поглядывая на компанию за соседним столиком, ложку за ложкой отправлял пудинг маме в рот.
* * *
За последнюю пару недель Юрико, казалось, стало хуже.
– У вас мама еще молоденькая. Вероятно, поэтому болезнь так быстро прогрессирует, – пояснил на очередном плановом осмотре врач. – Но организм у нее держится бодрячком. Постарайтесь побольше с мамой общаться, рассказывать что-нибудь…
Получив такое наставление, Идзуми решил каждое воскресенье обязательно ездить к маме и разговаривать, разговаривать… Вот только после переезда в пансионат вытягивать слова из Юрико с каждым разом становилось труднее и труднее. Она все больше привыкала к жизни, в которой можно было обойтись односложными «да» и «нет»: их было достаточно в ситуациях, когда нужно было выбрать, например, блюдо на обед или чем сегодня всем вместе заняться. Мама словно ушла в свой собственный мир, отчего выглядела абсолютно одинокой. Но в то же время казалось, что, отключив речевые процессы, она освободилась от оков человеческого мышления, достигла некоего просветления.
Что удивительно, Идзуми стал чувствовать большую непринужденность в общении с матерью, когда у нее возникли проблемы с поддержанием разговора. Ушло ранее появлявшееся чувство пережатого горла, и теперь он говорил без умолку, перескакивая с одного на другое.
– У нас же в этом месяце родится ребенок. Как думаешь, на кого будет больше похож: на меня или на Каори? – в одно из воскресений спросил Идзуми.
Только закончился обед, и Юрико клонило в сон.
– Хм-м… – прозвучал многозначительный ответ: он обозначал то ли задумчивость, то ли желание поспать.
– А я, наверное, пошел в отца… Просто внешне у нас с тобой вообще ничего общего нет…
Идзуми никогда не слышал, чтобы кто-нибудь отмечал, что они с мамой похожи. Мальчиком он, разглядывая себя в зеркале, даже пробовал представить, как выглядит его отец. Сейчас он решил спросить об этом у матери.
Хотел прояснить для себя некоторые вещи, перед тем как сам станет отцом. Диалог, правда, получался односторонним – у Юрико уже смыкались глаза в полудреме, – и речь Идзуми носила в некоторой степени характер рефлексии.
– Что за человек он был, мой отец? Красавчик? Богач? Или он был никчемным существом? Поэтому ты его бросила? Или была какая-то другая причина, по которой вы расстались?
«Ты любила этого человека? Может, в твоем сердце есть кто-нибудь, кого ты не можешь забыть?» Идзуми успел замолкнуть прежде, чем эти вопросы успели вырваться наружу. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы мама догадалась о том, что он видел ее дневники.
– Дорогой, я люблю тебя. Люблю до беспамятства, – произнесла Юрико в полусне, ответив на не озвученный сыном вопрос.
Вот только кто этот «дорогой»? Отец Идзуми, Асаба или еще кто-то, о существовании кого сын даже не догадывался. Чей образ всплывет при последнем вдохе в сознании матери, в котором уже сейчас почти не осталось воспоминаний о прожитой любви?
– Как думаешь, из меня выйдет хороший отец?
В голове Идзуми никогда не существовало представления об отце. Не было у него в жизни мужчины, которого бы он глубоко уважал и вместе с тем боялся, который мог бы поддержать и проучить. Идзуми с мамой делали все, чтобы замаскировать этот дефект. Но сын так и не узнал, что такое отец. А теперь ему предстояло собирать из себя «папу», не имея на руках никакой инструкции или хотя бы картинки с конечным результатом.
Идзуми мучил вопрос о том, кем был его отец. Подонком, который бросил жену одну с ребенком на руках? Раз так, то не повторит ли Идзуми с Каори то же самое? Он надеялся услышать ответ от матери, но та уже снова погрузилась в дрему.
– Юрико-сан, смотрю, вам принесли очень вкусный пудинг! – раздался голос хозяйки пансионата.
В ответ на теплый взгляд подошедшей женщины мама еще сильнее расплылась в улыбке. Наблюдая эту картину, Идзуми снова убедился, что переезд в этот пансионат был правильным решением. Причем самым большим сокровищем здесь была сама Мидзуки с ее волевым характером и лучезарной сущностью.
– Какая радость, что и ваш сын сегодня у нас. Не хотите что-нибудь исполнить на фортепиано?
– Мама играет?
Этот вопрос показался хозяйке риторическим, и она сразу сообщила другую новость: что хотела попросить Юрико-сан выступить на музыкальном вечере, который планируется устроить в следующем месяце.
Идзуми был ошарашен, узнав, что мама снова села за инструмент, и не мог вымолвить ни слова. «Как здорово!» – подхватила вместо него Каори. Она постоянно вытирала струившийся по лбу пот. Здешняя жара была испытанием для нее. «К следующему месяцу у нас уже родится ребенок. Будет здорово, если нам удастся прийти к маме на выступление втроем».
Юрико при помощи сопровождавшего ее под руку молодого работника добралась до фортепиано, после чего он опустился на колени, чтобы отрегулировать высоту стула. Юноша имел примечательную внешность: волосы с завитушками, смуглая кожа, мускулистое тело, – а еще у него был причудливый говор, и Идзуми из любопытства поинтересовался у хозяйки пансионата, откуда этот парень родом. Оказалось, что он
