Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти - Гэнки Кавамура
– Ты только представь: домушник забрался, забрал с собой альбомы, магнитики! Охотник за воспоминаниями!
– Пополни наши ряды! Вместе мы создадим новый мир!
Бог точно одарит тебя своей милостью.
– Идзуми без ума от хаяси-райсу! Без меня пока не начинайте играть, я быстро приготовлю. Одна нога здесь, другая там.
– Покайся в грехах своих. Бог даст прощение кающемуся. Бог милостив.
Сумбурный диалог этот ни в коем случае не был состязанием по перетягиванию каната: женщины добродушно беседовали, просто каждая говорила о своем, причем вторая обязательно ей кивала и поддакивала в знак понимания. И беседе их, вероятно, не было бы ни конца ни края.
– У Минэгиси-сан нет никого из близких, кто бы приходил к ней, – подкинула Идзуми новый материал для осмысления дочь Мидзуки. – Когда-то она с головой погрузилась в религию, в итоге с мужем они развелись, и дочка, прежде разделявшая то же верование, по окончании школы разорвала все связи и с религией, и с матерью.
Когда Минэгиси-сан пришла к нам, она сообщила, что уже давным-давно не жила с кем-либо под одной крышей.
Возможно, Бог – это единственное, что у нее еще есть.
Идзуми проникся историей Минэгиси-сан. Но в то же время его не оставляло чувство, что женщина уже потеряла истинную веру и ее убеждения держатся теперь на вере слепой. Или же истинная вера продолжала жить где-то в глубине сердца, просто она несколько изменила свою форму из-за утраты воспоминаний о религиозном опыте.
Постояльцы с сотрудниками, а с ними и Идзуми с Каори – все совместными усилиями приготовили ужин, заставили блюдами весь длинный деревянный стол и дружно уселись за него. Сегодня в меню были мисо-суп с макрелью, бурые водоросли, тушенные с соевыми бобами, салат с помидорами местного урожая, мисо-суп со стручками гороха. Когда поднялись из-за стола, перевалило за восемь вечера, с улицы уже не лилось и пение цикад. Каори боролась с зевотой: биологические часы на последних неделях беременности запускают стадию сна гораздо раньше.
– Я скоро возьму оставшиеся отпускные, так что, мам, ты подумай: может, съездим куда-нибудь вместе.
Как приходит время прощаться, у Юрико на лице появляется грусть. Как-то она даже бросилась умолять Идзуми, чтобы он не уезжал: «Ну что тебе стоит? Останься на ночь, а завтра уже отправишься домой». Теперь, чтобы мама так не убивалась, они сначала договариваются о следующей встрече и на том уже расстаются.
– И правда! У вас и здоровье позволяет, так почему бы вам с сыном куда-нибудь не съездить? – Мидзуки ласково посмотрела на Юрико, подхватив ее за ручку. Владелица пансионата излучала свет, даже когда солнце уже скрывалось. Хвала ее неиссякаемой энергии и бодрости духа!
– Фейерверки… – пролепетала Юрико. В ее голосе уже чувствовалась сонливость: вероятно, игра на фортепиано ее сегодня несколько утомила.
– Хочешь посмотреть на фейерверки? Здорово! Я за! Тогда сходим на фестиваль фейерверков? – сразу подхватил Идзуми, но, как оказалось, мама еще не договорила.
– Полукруглые… фейерверки…
– Полукруглые? Что ты имеешь в виду?
Было видно, как Юрико изо всех сил старалась отыскать в голове нужные слова, но, судя по всему, ей не удавалось подобрать более меткое определение: она только повторяла словосочетание «полукруглые фейерверки». Попытки объяснить прервал треск гравия под колесами подъезжавшего такси.
– Ладно, я почитаю про всякие фестивали, потом решим! – завершил тему Идзуми. Он уже собирался садиться в такси, как мама, неуверенно держась на ногах, подбежала к сыну и сжала его в объятиях.
– Люблю тебя, – шепнул на ухо голос, окрашенный легкой дрожью. Это сообщение предназначалось только ему. Больше никто не должен был его слышать. Идзуми почувствовал в прикосновении обнимавших его рук что-то незнакомое; в нем было нечто не родительское.
Каори могла смотреть на них через машинное окно. Идзуми готов был сквозь землю провалиться. Он аккуратно выбрался из объятий и запрыгнул в такси.
В пути, пролегавшем вдоль берега погрузившегося во тьму моря, Идзуми мысленно погрузился в окутавший его мамин запах. Аромат, сочетавший в себе сладость цветов и горечь трав. В голове Идзуми мелькнуло воспоминание из детства: они лежат с мамой под одним одеялом, мама обнимает его со словами: «Ну все, теперь от тебя будет пахнуть так же, как от меня».
* * *
Каори, которая всю дорогу в электричке провела в отключке, по прибытии домой сразу засела за ноутбук и начала возиться с работой – сна ни в одном глазу. Она жалобно проскулила, что в почте накопилось больше десяти писем, с которыми надо в срочном порядке разобраться.
– Ужас! И какой только беременной женщине такая нагрузка будет под силу!
Идзуми беспокоился о здоровье жены, но предпочел все-таки не читать нотации, а высказать свое мнение в шутливой форме. Каори сама решила, что будет во что бы то ни стало работать, пока не придет время рожать, да и этот процесс позволял ей развеяться.
– Что уж теперь. Я сама на это подписалась. Вот разберусь с этим как следует, и тогда можно будет со спокойной душой уходить в декрет.
Время неслось, и уже через месяц в Токио должен был состояться концерт немецкого симфонического оркестра, который курировала Каори.
Вместе с этим велась работа над специальным японским изданием сборника композиций, а еще нужно было позаботиться о постерах и других бумажных материалах: в общем, дел было невпроворот. Идзуми вспомнились слова Маки о том, что Каори и к материнским обязанностям будет относиться так же щепетильно, как к рабочим.
– Там ни у кого челюсть не отвиснет, когда вы с таким пузиком явитесь на переговоры?
Идзуми достал бутылку купленной про запас минеральной воды с газом, наполнил ею два стоявших уже с кубиками льда стакана и переставил один из них к ноутбуку.
Каори ответила благодарной улыбкой.
– Не говори! Лучше бы мне так и сказали: «С такой комплекцией можешь пока посидеть дома». Им же самим со мной лишняя морока: мне постоянно какая-нибудь помощь требуется. А сейчас еще такие времена, что чуть не так человек прикоснется или посмотрит – ему окружающие сразу: «Харассмент!»
– М-да, помогайте, но не смотрите и пальцем не трогайте. И как это понимать?
– Ага, а вот еще: нельзя и подумать, чтобы сейчас работодатель настаивал на том, чтобы беременная женщина работала, но если он прямо скажет на работу не выходить, то это снова «харассмент!». В итоге все зависит от того, каких представлений придерживается сама женщина.
Беседа сопровождалась шустрым стуком клавиатуры, по которой безостановочно бегали пальцы Каори. Она практически в два счета расправилась с
