Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти - Гэнки Кавамура

Гэнки Кавамура

Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти

© Дробикова А.В., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

1

За дверью распахнулось желтое небо. На горизонте – ни единого облака, но и диска солнца уже нигде не видать.

Я спустилась по склону улицы и свернула направо. Нужно поспешить. Идзуми уже совсем скоро приедет.

Вдоль плавного спуска тянулись жилые дома, по форме – почти один к одному. Откуда-то доносились звуки фортепиано. «Грезы» Шумана. Снова и снова проигрывался один только второй такт.

Точно, сегодня же у нас урок по фортепиано! Мику-тян, милая, повнимательнее к фа и ре… Ох, уже скоро начало занятия. А мне еще нужно успеть сходить… Так, а куда мне нужно сходить?.. Куда я сейчас шла? Ах, точно! В супермаркет. Тот, что у станции. Сегодня вечером приезжает Идзуми. Приготовлю ему мясо с рисом по его любимому рецепту. И сладкий омлет, который ему нравится. С помидорами. Так… Майонез дома вроде еще есть. Или нет… Лучше купить на всякий случай. Черт, поезд Идзуми уже совсем скоро. Надо побыстрее расправиться с покупками. Нужно бы ускорить шаг.

По одинокому переулку разносился стук, отскакивавший от асфальта под ударами спешащих туфель. Вдали показались качели. Похоже, здешние дети разбрелись по домам совсем недавно: проржавевшие цепи еще продолжали покачиваться. Рядом затаились качалка и потертая временем горка. Сбоку к этой маленькой детской площадке примыкала крутая лестница. Длинный спуск ее вел к железнодорожным путям. По ним беззвучно пробегали красные вагоны.

Желтый, словно усыпанный цветами одуванчиков, простор неба. Под ним – плотно застроенный, будто замощенный зданиями, жилой микрорайон. За ним должно виднеться море, но сейчас все вдали было размыто дымкой тумана.

– Юрико, ты что удумала?

Я повернулась на голос. Отец?

– Тебе просто нужно успокоиться и еще раз все хорошенько обдумать.

Мама приложила платочек к глазам.

«Отец, мама, простите меня. Но я не могу бросить своего ребенка». Я пытаюсь произнести эти слова, мои губы шевелятся, но почему-то вместо голоса просачивается только сдавленный воздух.

– Ладно, раз ты по-другому не хочешь, то поступай как знаешь. – Глаза отца наполняются безразличием, он разворачивается ко мне спиной и устремляется вдаль. Мама идет следом.

Я хочу побежать за ними, догнать, но мои ноги не двигаются с места. Что же делать? Кто-нибудь, пожалуйста! Помогите мне!

Силуэты папы и мамы окончательно растворились вдали.

Я, обессилев, опустилась на сиденье качелей. Под размеренное движение ржавых цепей я смотрела куда-то вглубь желтого полотна. Вдруг раздался пронзительный звук, подобный дребезгу стекла: по куполу неба потянулась трещина. Сквозь открывшуюся щель показалось лишенное объема белое пятно, и в это же мгновение поверхность земли пошла волнами. Видневшиеся вдали здания, словно костяшки домино, рушились, падая друг на друга.

– Идзуми… – сорвалось с моих уст. – Идзуми! Идзуми! – выкрикивала я снова и снова.

Как же быть… Идзуми уже должен приехать. Но меня ждет Асаба. Мне нужно идти: он же ждет! И надо купить лук, морковь и говядину. И майонез. Я не успеваю.

Мику-тян, давай начинать наш урок. Итак, второй такт «Грез». Не забывай про фа и ре… Отец, мама, простите.

Пробитое белизной небо темнело на глазах. На отдававшем серым оттенком желтом полотне взорвалась вспышка фейерверка, за ней еще одна. Какой странный фейерверк! Почему вспышки полукруглые? Где нижняя часть искр? Я наблюдала за поднимавшимися друг за другом половинчатыми вспышками и вдруг расплакалась. Почему-то они казались по-особенному красивыми.

* * *

Прибыв, Касай Идзуми обнаружил, что мамы дома нет.

Порог дома пропитан запахом старости. Разуваясь, он позвал маму. Голос рассеялся по темному коридору. В гостиной – уже отсюда видно – свет тоже выключен. Да и на втором этаже мамы, скорее всего, нет. В доме стоит леденящий холод. По ощущениям, даже на улице теплее. Идзуми подтянул собачку молнии на куртке. Озноб начал пробирать его еще по пути со станции, и он грел себя мыслью о том, как тепло будет дома. И какое разочарование!

Идзуми прошел на кухню. В нос ударил затхлый запах. Изначально предполагалось найти здесь маму за готовкой ужина, но в этот раз что-то пошло не так. Идзуми включил лампу, которая озарила светом гору немытой посуды, образовавшуюся в крохотной раковине. На плите – кастрюля с остатками недоеденной пекинской капусты. Такое даже во сне вряд ли можно было увидеть: мама всегда поддерживала безукоризненный порядок в доме и к мытью посуды подходила очень тщательно.

В детстве Идзуми приходилось стоять у раковины только в одном случае: когда мама слегала с какой-нибудь простудой. Сразу по возвращении из школы он шел прямо на кухню, приставлял стул к раковине, забирался на него и, вытянув руки, начинал вспенивать губку. Ему нечасто выпадало мыть посуду, но когда так случалось, он докладывал маме о выполненном деле так, как если бы отчитывался о ходе изнурительной операции. За чем следовали мамины слова: «Какую невероятную работу ты проделал! Спасибо!»

Однажды, воодушевленный такой похвалой, он решил помыть посуду и утром следующего дня. Выполнявший весь процесс уже на автомате, Идзуми внезапно почувствовал, как очередная посудина начала выскальзывать из рук. В тот момент уже было ничего не исправить.

Это была чашка в традиционном стиле, с которой мама всегда обращалась очень бережно. Идзуми не раз слышал о том, что эта вещь попала к ней в руки, когда в молодости она ездила в путешествие на Кюсю. Больше десяти лет уже прошло.

Мама прибежала на звук и обнаружила в раковине расколотую ровно пополам чашку. «Идзуми, все хорошо? Ты не поранился?» – воскликнула она, принявшись осматривать руки сына. На подушечке указательного пальца обнаружилась застывшая божьей коровкой капля крови. Идзуми и ахнуть не успел, как мама сунула порезанный палец себе в рот. Мальчик почувствовал, как кончик пальца окутывает теплая слюна, и его тут же захлестнули угрызения совести, все сжалось внутри.

Из кухни Идзуми перешел в гостиную. Там он разом включил свет, кондиционер и телевизор. Посреди комнаты демонстративно располагался – словно указывая, чья это территория, – почтенного возраста рояль. Телевизор и звуковая система, даже не претендуя на господство, ютились в тени музыкального инструмента.

Жизнь матери Идзуми всегда крутилась вокруг фортепиано. После выпуска из консерватории она устраивала небольшие сольные концерты, а