Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
Долгие прогулки стали вторым. Наверное, начало им положила та, которую я совершил в день посещения нашей квартиры матерью Билли: я получил тогда такое удовольствие, что теперь принялся бродить в одиночку по всему Лондону. Иногда я выходил из дому с утра, пересекал реку и шел куда глаза глядят, на запад или на восток, добираясь до самого Чизика или Хакни. Я гулял целый день или пока не начинали ныть ноги и возвращался в Патни на поезде или автобусе. Я всегда брал с собой книгу, и если появлялось желание и находилось удобное местечко, то садился почитать. Иногда я отправлялся в Камберуэлл и проходил мимо Дома ОАЕ или в Холланд-Парк, чтобы еще раз увидеть тот дом, где я жил, когда впервые приехал в Англию. Весной, вернувшись с работы, я иногда снова выходил из квартиры, чтобы прогуляться в ближайшем парке или даже в Клэпем-Коммон[60], а по дороге заглядывал в какое-нибудь кафе или бар.
Однажды, в пятницу, я шел всю ночь напролет — через Уондсворт, Тутинг-Бек, Брикстон, Денмарк-Хилл и Луишем до самого Гринвича. По пути мне встречались кутилы, тусовщики и чудаки вроде меня, которые брели по лондонским улицам в полусне. По большей части я держался в стороне от главных магистралей и старался сориентироваться в путанице переулков, всегда забирая влево в сомнительных местах. Я читал, как Чарльз Диккенс однажды дошел от Тэвисток-сквер в Блумсбери до Гэдс-Хилл-плейс, своего дома близ Рочестера — семичасовой ночной марш — после того, как поссорился с женой. Читал я и о компании, повторившей путешествие чосеровских паломников[61] из Саутуорка в Кентербери. Я мечтал, что как-нибудь в летний денек, когда солнце чуть больше согреет землю, тоже пройду по их стопам, прихватив с собой свою паломническую фляжку, чтобы подкрепляться по дороге.
Дорогая мама!
Я рад, что тебе понравилось мое сообщение о покупке квартиры, но должен сказать тебе, что она довольно маленькая и это не значит, что я теперь состоятельный человек. Совсем наоборот, потому что мне приходится каждый месяц отдавать по кредитам уйму денег. Наверное, очень утомительно проходить столько обследований и не получать никаких определенных результатов. Может быть, это значит, что беспокоиться не о чем. Удивительно, как легко и быстро бегут дни (и годы) — просто не верится, что я провел здесь уже столько времени. Думаю, ты права: пора мне приехать домой, пока ты не забыла окончательно, как я выгляжу. Я решил сделать это до Нового года. Тогда у меня будет отпуск на целый месяц, и я наконец приеду посмотреть на свою старую добрую родину и свою старенькую маму.
Спасибо тебе за фотографию Муниры. Было здорово недавно поговорить с ней и с тобой. Прилагаю фото квартиры.
Обнимаю,
Салим
* * *
В канун Нового года я поехал в гости к подруге. Она жила в Фолкстоне, в графстве Кент. Мы познакомились на курсах повышения квалификации, у нас все сложилось, и после этого она звонила мне, когда приезжала в Лондон и была в настроении встретиться, и пару раз у меня ночевала. Звали ее Ронда. Я говорю о нашей связи так легко, но у Ронды был трудный характер, и я пообещал себе, что эта встреча станет у нас последней.
Новогоднее утро выдалось теплым, с плотными облаками и тонкой, почти невидимой дымкой. Все вокруг было облито пепельным светом с неожиданно яркой изнанкой, точно серебряная пленка в зеркале, и это вызывало какую-то необъяснимую тоску. Я сидел на заднем крылечке — Ронда жила на первом этаже — и смотрел на лужайку, которая скатывалась под уклон к маленькой частной клинике по соседству. По лужайке не проходило границы, отмеченной забором или живой изгородью, потому что вся она принадлежала клинике. Была суббота, и в этом районе города, среди островерхих викторианских домиков, царила тишина. Некоторые из этих домиков высотой в три этажа до сих пор оставались семейными. Вдоль улиц тянулись ряды огромных безлистых деревьев — я знал, что летом под ними сумрачно, как в густом лесу. Даже оттуда, где я сидел, мне было видно здание клиники, и я размышлял, не был ли прежде собственностью ее главного врача и этот дом, в котором теперь живет Ронда, и не составлял ли он с клиникой одно целое.
Время от времени я слышал, как мимо проезжает машина — этот тихий влажный шорох доносился словно бы издалека, хотя я знал, что дорога проходит прямо перед домом. Других звуков не было, несмотря на Новый год и субботу. Ронда еще лежала в постели с козырьками на глазах, демонстрируя этим, что ее не заставят встать против воли, а ее дочь Сюзанну отправили на ночь к подружке. За несколько дней до этой субботы Ронда позвонила мне спозаранок. Я догадался, что это она, еще не сняв трубку: только у нее была манера звонить в такой неурочный час. Когда это случилось впервые, я подумал, что звонят откуда-то издалека, и теперь всякий раз, когда телефон будил меня среди ночи, чувствовал острый укол совести из-за того, что слишком редко разговариваю с матерью.
Тем ранним утром за несколько дней перед Новым годом, добравшись наконец спросонья до телефона, я уже сообразил, что это Ронда. Я не хотел встречаться с ней и все же хотел. Я поздоровался, ожидая ритуального зияния в разговоре, ее излюбленного приема. Через несколько секунд она сказала мне, что не может спать. Это ужасно! А я один? Она меня разбудила? Я ответил, что да, и ограничился этим. После очередной паузы она сказала, что на Новый год тоже будет одна и знает, что не вынесет этого. Нет-нет, только не на Новый год! Какие у меня планы? Не хочу ли я приехать на денек-другой? Тут я, в свою очередь, выдержал паузу, и в эти секунды тишины на меня нахлынули образы Ронды: ее блестящие глаза, полные скорби, тепло ее обнаженного тела рядом со мной, ее страдания. Что-то с ней было не совсем правильно. У нее был вялый подбородок
