Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
– Нет.
– O heilige Bergen! Там круто, знаешь. Но у меня американский паспорт, так что я американец. Зео. Зео Таппертройм.
– Тео?
– Не Тео, а Зео. Странное имя, да? Все потому, что родители нам попались сумасшедшие. Нас с братом (мы близняшки с ним были) нарекли Зевс и Уорлд, то есть Зевс и Мир, прикинь. Я – Зевс, а он – Мир, походу. Говорю же, ебнутые на всю голову. Но так уж вышло, что меня все зовут Зео, а его – Уорл, только не зовут, а звали. Понял, чувак? Нет больше брата.
– Он умер?
– Умер? Его убили, парень.
– Соболезную. Это случилось недавно?
– Недавно. Его застрелил один осатаневший придурок в компании других придурков. Им удалось выдать это за самоубийство. Они заставили брата написать письмо о том, что жизнь, мол, – это отстойный спектакль, в котором ему не досталось даже самой отстойной роли. Они продиктовали ему это письмо, Уорл бы так никогда не сказал, не его стиль. Заставили написать это письмо, а потом пристрелили. Такие вот ребята.
– Это было в Америке?
– В Америке, чувак. В Калифорнии, на ранчо одного говнюка, next day после Валентинова дня, вот так вот. Слушай, мой брат был джанки, он висел на всем, на чем можно висеть, он был социопат и страдал депрессиями, ты понял, да? Но он был моим братом, и я нутром чую, что его убили. He was my twin-bro and now he’s gone, fucking shit! Я знаю, что его убили. Я видел этого оторвыша Сэгама, эту гиену ебанутую!
– Сэгам?
– Да, Морис Сэгам. Ты это имя запомнишь на всю жизнь, а иначе ты – зироу, понял? Это он убил моего брата. Убил, и только потому, что его черт под руку толкнул. А черт, он известно каков – the innocent little boy. Там, в этой компании фриков, народился у них один монстр-малолетка. Родители его – близнецы, он их вроде как обожает, а всех прочих близнецов уничтожает. Не своими руками, ясен перец. Зачем ему свои рученьки детские марать? Убивает, как орешки щелкает, а все не своими рученьками святыми да светлыми. Listen, he can do terrible things. Really. Oh my God, give me a break. He’ll fuck the world, I tell you. But I don’t care about the world, I care about my bro. Did you get it? Why did they kill him? Because of me, can you understand it? They killed him cause we were twins, understand? Они убили его, потому что у него был я. Они убили его за то, что он был близнецом. Уж не знаю, что там у них – секта или банда, но Уорл дружил с подонками. Знаешь, чувак, он был несчастным парнем, мой брат. И вовсе не гадина Сэгам был его проклятьем, и не школьник-медиум. Я был его роком, его тяжелым роком. Любишь Оззи Осборна? По нему фанатеет английская королева, но меня больше прет от Rammstein. Давай вот эту песню послушаем – Mutter! Mutter-r-r! Мать наша возглавляет Швейцарский институт в Нью-Йорке, она всегда была двинута на мистике, на всяких архетипах долбаных. Прадед наш, по слухам, лечился у доктора Юнга, это был такой Swiss medical man, типа шамана or something. Головастая тварюшка. Mutter-r-r! Знаешь, жизнь – несправедливая штука. Бывают близнецы, которые делят поровну счастье и горе, но у нас с Уорлом все было не так. Мне всегда доставались все ништяки, ему – все говно. Все, чего ему не хватало, перепало мне, понял? Он был трусом, я – смельчаком, он терзался сомнениями, а я на них срал. Его никогда не любили девушки, а я перетрахал три континента, и гордиться тут нечем. And so what? Все мы сходим с ума на веки вечные в тот момент, когда понимаем, откуда детишки берутся, не так, что ли? Mutter-r-r! Наш отец своими руками сплел ивовое гнездо – оно висело в саду, подвешенное к ветвям секвойи, – лежа в этом гнезде, матушка и родила нас с Уорлом. С детства я ловил на себе его тусклый и завистливый взгляд. Иногда я был жестоким с ним: меня бесили его слабость, его тугодумство, его трусость, его тараканы в голове. Позже бесила его зависимость от кайфа. Я говорил ему, что он шлак, балласт, безвольный гной. Теперь сердце плачет, когда вспоминаю все это дерьмо. Честно, я был говенным братом, но, знаешь, лучше бы они убили меня, а не его. Для них же лучше. Уорл не стал бы мстить за брата, а я буду. Сэгам не знает, какой я, он лишь видел меня мельком: видит, еще один Таппертройм, чистая копия его приятеля. Он подумал, наверное, что и характер у меня такой же мягкий, как у Уорла. Но, знаешь, чувак, у меня характер не мягкий. Характер – он как хуй: то мягкий, как перчатка, то твердый, как скала. У меня всегда стоит. Если честно, я чокнут на девчонках.
– Your Russian is unbelievably fluent.
– Thanks. Cause life is fluent as well, that’s why. Я русский бы выучил только за то, что на нем разговаривал Ленин. Да, Ленин был крутой чувак, ничего не скажешь, поставил весь мир на уши. Я здесь уже лет десять тусуюсь. Первый раз я сюда попал по детскому обмену, в детский лагерь. Мне здесь понравилось, запомнились эти края, и потом, уже взрослым, стал приезжать часто. У меня здесь и бизнес, и развлечения, и девчонок красивых тут море. И все очень любят иностранцев. Всем нравится американский хуй, твердый, как доллар.
– А какой у тебя бизнес? – поинтересовался Це-Це, который в этот момент чувствовал себя невменяемым гостем из космоса и поэтому с особым старанием поддерживал характерную для землян беседу.
– Oh my fuckin’ business! Слушай, я ведь не поведусь на то, чтобы гнить в каком-нибудь сраном офисе сраного банка. Я люблю веселую работу и веселые бабки. Мой бизнес? Ну ты и спросил, чувак. Ты, видно, круто повеселился в Республике Радости, откуда теперь делаешь ноги. Понравилась Республика? Вот эта вот Республика Радости – она и есть мой бизнес. Republic of Joy, isn’t it wonderful? Я и еще несколько человек – мы владеем этой Республикой. Дело не слишком прибыльное, но и не убыточное. Зато веселое. Впрочем, я из этого дела все равно ухожу. Это мое последнее лето в этих местах.
– Почему?
– Много будешь знать, чувак, слишком скоро станешь
