Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Те из радостных, что обладали желтыми чемоданчиками, стали выходить вперед, и каждый ставил свой чемоданчик у ног полюбившегося претендента. Пока это действо длилось, ласковый даб баюкал пляж, а солнце быстро падало за горизонт. После подсчета чемоданчиков выяснилось, что победителем стал Тит-Иерарх, просветленный старичок-амулет.
Республика Радости существовала более пятнадцати лет, и каждое лето избирался новый президент. В предшествующие годы люди с желтыми чемоданчиками вряд ли сделали бы такой выбор, но данное лето отличалось тайным и катастрофическим сумасшествием, которое подспудно пропитало соленый воздух Радости. Все организмы на каком-то уровне паниковали от небывалой жары, поэтому выбрали леденящую принцессу и заснеженного кандидата.
И вот наступила последняя в этом году ночь существования Республики – ночь грандиозного праздника перед прощанием. Ночь, когда такие слова, как «минимал техно», «дабстеп», «итало-диско», «ай-ди-эм», «прогрессив хаус», «синтипоп», «электроклэш», «индастриал», «нойз», «нью-рейв», «хип-хоп», «этнотранс», «драм-н-бэйс», «арктик эмбиент», «амнезия-рок», «гранж», «лаундж», «панк-рок», «готик-метал», а также такие слова, как «звезды», «спагетти», «песок», «поцелуй», «кукуруза», «сигарета», «кроссовки», «коктейль», «прыжок», «прибой», «привет», «всплеск», «вспышка», «стон», «клип», «трип», «тупость», «восторг», «презик», «мобила дебила», «миропомазание», «супертрип», «смех», «счастье», «страх», «воцарение», «Карелия», «Кесвик», «фотомяч», «грув», «драйв», «диффузия», «Катманду», «супернебо», «лайтбокс», «винтаж», «суперсчастье», «кипяток», «скипетр», «скипидар», «Скуби-Ду» – в общем, все эти слова, да и вообще все слова стали прозвищами одного единственного невидимого, но могущественного бога по имени Звук.
В эту ночь новоизбранному Президенту Радости предстояло подняться над рейвом на воздушном шаре, чтобы сверху приветствовать своих подданных. В ожидании этого торжественного мига Це-Це и его подруга-эльф, взявшись за руки, брели по железной конструкции, напоминающей длинный железнодорожный мост, протянувшийся параллельно линии прибоя, – по этому мосту можно было бродить, глядя вниз сквозь его решетчато-ячеистую сквозную структуру на танцующих под мостом, на бары, на Черное море в легком туманце, на лучи и на железно-светящиеся скульптуры: одна из них изображала огромного комара-робота, вонзившего глубоко в песчаную землю свое стеклянистое прозрачное жало, где вместо крови пульсировал красный свет. Жало напоминало шприц: комар словно бы делал инъекцию пляжу, вводя в него дозу кровавого света. Легкокрылая подруга Це-Це сохранила светящийся браслет на запястье, кроме того, на ней появились кое-какие необременительные элементы одежды, а также яркий и довольно вместительный рюкзачок за спиной.
Они пребывали в рассеянно-возвышенном состоянии, хотя уже некоторое время напряженно искали тубзик, который девушка-эльф желала посетить. Тубзики здесь обладали обликом космических ракет, к которым подбирались железные лесенки, но каждая ракета собрала вокруг себя уже некоторую очередь стремящихся стать космонавтами, и, к тому же, эти туалеты в ракетах сделаны были явно не без ошибок, поэтому изнутри ракеты наполнялись вонью. Они прибились к компании, где каждый ожидал своей очереди, надеясь поскорее добраться до вонючего космоса. Компания прикалывалась над вонью, свиристела, чирикала и хлопала крыльями – эти пестро одетые ребята и девчата изображали птиц. Один долговязый и остроносый мальчуган расхаживал походкой аиста, одна девочка куковала, словно лесная кукушенька, другие изображали перепелок, павлинов, куликов, глухарей, сов, попугаев. Но их птичий гомон поглощался грохотом музыки. Сквозь этот гром жалобно пробивалась тоненькая мелодия рингтона – это звонил мобильник в рюкзаке девочки-эльфа. Она извлекла его – светился и дрожал, как и все здесь.
– Oh you… Hi, we are at the farm for exotic birds right now... – выкрикивала девочка-эльф в телефон, пытаясь перекричать шквал музыки. Но тут же связь прервалась, и девушка отчего-то бросила мобильник вниз с железной лестницы – он упал в песок и еще пытался мерцать и верещать, пока на него не наступила чья-то босая нога.
Девушка наконец скрылась в ракете, где уже навоняла стая птиц, и через минуту вышла оттуда, чтобы жадно вдохнуть открытый воздух, наполненный запахами йода, соли и сладковатого дискотечного дыма. Казалось, она на грани обморока, но Це-Це смотрел на свою подругу вытаращенными и изумленными глазами: она поменяла одежду. Теперь на ней было нечто длинное и мешковатое – видимо, она извлекла это одеяние из рюкзачка. Це-Це не сразу осознал, что это за одежда, и только затем понял: грубая бурая ряса францисканского ордена, подпоясанная корабельным канатом. Юная монахиня со светящимся браслетом на руке вышла из вонючей ракеты слегка заплетающейся походкой – у нее закружилась голова от смрада, а Цыганский Царь только теперь признал в своей эльфийской подруге ту загадочную францисканку, которую пытался защитить на съемках в Харькове.
Даже не удивительно, что он не узнал ее: одеяние францисканки как будто превращало ее в другого человека.
Загадочность, естественным образом присущая эльфийке (беспечной и уверенной в себе лучнице из лесов Эльсинора), сменилась загадочностью юродивой: она приблизила к лицу Цыганского Царя свою нежно-лопоухую голову, окруженную нимбом из светлых и легких волос. Всего лишь минута в космическом корабле, предназначенном для нужд испражнения, – и она изменилась полностью: губы казались теперь искусанными, зрачки – болезненно-расширенными, а взгляд словно бы чего-то искал за спинами людей.
Тревожно и изумленно всматриваясь куда-то мимо его плеча, францисканка приблизила губы к его уху, и он расслышал ее шепот: то ли растерянный, то ли растерзанный:
– Боги, я не слышу вас!
Це-Це хотел было что-то сказать, он хотел схватить ее за руку (ему казалось, она вот-вот упадет), но не сделал этого, потому что увидел, как в зеркальных зрачках францисканки восходит гигантское оранжевое солнце. Он резко обернулся – за его спиной, в эпицентре Радости, надувался огромный оранжевый воздушный шар.
В этот миг небо расцвело салютом, и состояние радостной невменяемости овладело всеми. Что может быть эксцентричнее салюта при всем его простодушии? Сердца людей словно бы зафутболили в небо, а вслед за их улетающими сердцами неслись их лучезарные крики. Что можно сказать? Можно только молитвенно и пьяно повторять сакральную фразу, составленную из имен четырех принцесс:
MAD SKY IS BRILLIANT
И вот уже гигантский светящийся апельсин величественно воспарил над рейвом – президентский воздушный шар, уносящий в своей корзине маленького машущего ладошкой старичка по имени
