После завтрака - Дефне Суман
«Сунул дуло в рот. Выстрелил. На стену брызнула кровь. Мы потом долго пытались оттереть, но пятно так и осталось».
Приступ безумия, тяжелая депрессия, внезапный срыв… Я бросилась снова набирать папин номер. Пальцы дрожали. Абонент недоступен. Чтоб вам провалиться! Я открыла «Фейсбук», нашла папин аккаунт. Последний пост – недельной давности. В принципе, у него на странице, кроме ссылок на подписанные им на Change.org петиции, ничего и нет. Да еще три неудачные фотографии с ужасным освещением, снятые на каком-то симпозиуме и сразу, без всякой обработки, загруженные. В «Инстаграме» его нет. Что же делать?
Я встала. Закружилась голова. Пропасть и море внизу то приближались, то отдалялись. Из церкви доносился неясный гул богослужения. Подул ветерок. Я на самой высокой точке острова. Подо мной скалы, обрывы. Не смотри вниз! Смотри вперед. На линию горизонта. Сделай глубокий вдох. Собачий остров[59], Хебели, Бургаз. Потом синий простор до самого горизонта. А если папа бросился в море? Много людей кончают с собой, прыгнув с моста через Босфор. Даже у тети Нур было двое таких знакомых. А еще один повесился на дереве у себя в саду. То есть я не зря тревожусь. У них прямо какая-то эпидемия самоубийств. Но кончают ли с собой, прыгнув с холма Айя-Йорги? Нет, Селин, не кончают. А если он застрелился? На спине рюкзак, в рюкзаке пистолет. Зачем человеку, задумавшему самоубийство, брать с собой рубашки и брюки? Потому-то все и осталось висеть в шкафу. Ладно, а почему тогда он взял ноутбук? Разумеется, чтобы снять на видео свой последний миг! У него же нет смартфона! Для всего цифрового он использует этот тяжеленный ноутбук. Рано утром Фикрет Булут с рюкзаком за плечами приходит в Виранбаг и БАБАХ! Аллах всемогущий!
Мои последующие действия, признаю, были не очень логичными. Но мной двигало вовсе не желание отомстить. У меня и в мыслях такого не было. Я думала в тот момент только о папе и была охвачена паникой. Застыла на обрыве с телефоном в руке, как аист, пустым взглядом смотрела в экран и, клянусь, ведать не ведала, что творят тем временем сами собой мои пальцы. И только услышав мужской голос, говорящий: «Алло, Селин. Ты меня слышишь? Селин?» – я поняла, что позвонила дяде Уфуку.
19
Кусочки курицы, которые госпожа Ширин не доела на обед, я скормил кошкам. Шаловливый серый котенок не пришел. Опять, что ли, в дом пробрался? Госпожа Нур, как в детстве, уснула, положив голову на край кухонного стола. Я слышал, как Селин и господин Бурак прошли в библиотеку. Как бы они не утомили своими разговорами госпожу Ширин. Ни к чему это. Хотя, конечно, профессия господина Бурака этого требует. Если он не будет разговаривать с важными персонами, то не сможет писать статьи. Много лет назад он взял интервью и у меня. В моей персоне, разумеется, ничего важного нет. У господина Бурака в то время только что появилась собственная рубрика «Портреты». Думаю, он решил со мной побеседовать, чтобы потренироваться. Теперь господину Бураку выделяют уже не уголок, а целую полосу. Когда я это увидел, врать не буду, почувствовал гордость.
Свое интервью я вырезал из газеты и храню его в ящике тумбочки. Там и фотография моя напечатана. Хорошо помню, как нас снимали. Это было в нашей стамбульской квартире, в Моде. Фотографировала госпожа Нур. Усадила нас на расшитый золотом диванчик с тонкими ножками. Вообще-то я избегаю садиться на диваны и кресла госпожи Ширин, особенно на те, что в гостиной, однако ничего не поделаешь: она решила, что гостиная лучше всего подходит для интервью.
Перед приходом гостей я накрыл на стол к чаю. Достал маленькие позолоченные блюдца для торта. Положил на тарелки соленые колечки с кунжутом и хлебные палочки, которые купил утром в кондитерской «Байлан». Вишневый торт в шоколадной глазури нужно было достать в самый последний момент, так мы решили с госпожой Ширин. Пока же он лежал в холодильнике. Я растопил самовар, заварил чай. Расставил на буфете рядом с самоваром чайные стаканчики на серебряных блюдцах.
Госпожа Ширин пришла посмотреть, всё ли в порядке, и сказала:
– Себе тоже поставь тарелку, Садык. Сегодня ты почетный гость.
Услышав это, я ужасно смутился. Но я должен выполнять любые распоряжения Ширин-ханым, так что пришлось мне достать еще одну тарелку. Но оказалось, что нужды в этом не было. Сфотографировав нас, госпожа Нур предложила госпоже Ширин покатать ее на автомобиле и выпить чаю в Эренкёе[60], в кондитерской «Диван». Моя госпожа обожает такие прогулки. Сразу велела подать ей сумочку. Поспешно собралась и под руку с госпожой Нур вышла из дома.
Когда мы остались наедине, господин Бурак задал мне ряд вопросов. По большей части о прошлом. Он положил на белую скатерть прибор, записывающий наши голоса, поэтому поначалу я чувствовал себя не в своей тарелке. По моему мнению, нет в моем прошлом ничего такого, о чем стоило бы писать в газете. Интервью, на самом деле, нужно было брать у Ширин-ханым. Но господин Бурак не стал слушать моих возражений. Он был тогда совсем еще молод. Глаза за стеклами очков прямо-таки сияли.
За первым стаканом чая я рассказал ему о годах моей юности, проведенных в Ускюдаре. Мы жили в особняке дяди госпожи Ширин. Звали его Невзат-бей. Окна выходили на море. И сад был замечательный. Чего там только не было! Шелковица, слива, черешня, миндаль. Даже две пальмы посадили. Они стояли по обе стороны декоративного пруда, качали шапками листьев. В пруду среди кувшинок плавали золотые рыбки. А когда распускались розы всех цветов и оттенков и зацветала магнолия, прохожие на улице останавливались и спрашивали: неужели эти цветы настоящие?
Невзат-бей был в высшей степени благородным человеком. На самом деле он приходился Ширин-ханым не дядей, а дальним родственником. Потом некоторые скверные люди начали поговаривать, что он ей и вовсе не родня, что у него были на нее свои виды. Но я-то знаю. Невзат-бей был такой человек, что и мухи не обидит. И ведь это именно он впоследствии отправил госпожу Ширин в Париж учиться изящным искусствам. Говорили, что это супруга его заставила. Ну да языком трепать всякий горазд. Всех сплетен не переслушаешь.
Невзат-бей записал меня
