После завтрака - Дефне Суман
Дядя Уфук – самый добрый, самый замечательный человек на свете. Нельзя с ним так поступать. Ни за что нельзя. Будьте вы прокляты! Fuck you! Вы оба мне противны. Я нагнулась и посмотрела в замочную скважину. Видно было только окно напротив двери и акацию за ним. Вечно я не туда смотрю. Где они? Еще и разговаривать перестали. А может, я их не слышу из-за Альбинони? Занимаются любовью? Но почему в столовой, если на втором этаже полно пустых комнат? Чтобы можно было удовлетворить свои фантазии, конечно. Тетя Нур легла на стол. Развязала пояс кимоно. Полы свисают вниз. Бурак навис над ней, целует ее изящную белую шею. Впервые в жизни меня так резануло. Боль была реальная, физическая. Но я все равно представляла себе, как они взахлеб целуются, как тетя Нур ласкает Бурака – она хорошо знает, как доставить ему удовольствие… Я была уверена, что именно это и происходит за дверью. Что еще могло означать такое долгое молчание?
– Госпожа Селин?
Shit! Еще и Садык меня здесь застукал! Я выпрямилась, медленно повернулась, не в силах поднять голову. Остановила взгляд на его коричневых тапочках с выпирающими на носках костлявыми большими пальцами. Мне нечего сказать, Садык-уста. Негодяйка я. Больная, одержимая навязчивой идеей. Хотя нет. Постой-ка. Мне есть что сказать. Не ты ли вчера подслушивал у этой же двери? Во время завтрака…
Я выпрямилась. Встретившись со мной взглядом, Садык-уста отступил на два шага. Понял, о чем я думаю. Все останется между нами. Мы друг друга стóим. Никто не узнает, что творилось за этой дверью, кроме меня и тебя, Садык. Так я говорила про себя, словно злодей в старом турецком фильме. Возможно, еще и улыбалась зловеще. Садык-уста выглядел как-то странно. Волосы, что ли, растрепались? Но у него и волос-то толком нет. Длинная прядь, которую он укладывает набок, да немного седины над ушами. Нет, что-то другое было у него растрепано. Одежда? Взгляд? Ой, нет у меня настроения отвлекаться сейчас на Садыка. На повестке дня более важные вопросы.
Я схватила велосипед и вышла на улицу. Специально посильнее хлопнула калиткой. Звон колокольчика громко разнесся по нашей пропеченной солнцем пустой улице. У дома Решата Нури[54] отпустила тормоза и понеслась вниз по склону. Ветер растрепал волосы. Я закрыла глаза. Хотелось все и всех выбросить из головы. Очиститься. На середине спуска я резко повернула руль и ринулась направо, теперь вверх. В такую жарищу это было непросто, зато так я, по крайней мере, спасусь от этой проклятой толпы, позора человечества. Люди, приезжающие на остров по праздникам, не ходят по переулкам, если только с пути не собьются. По моей груди и животу ручейками струился пот. Легкие болели и готовы были лопнуть от переизбытка кислорода. В боку кололо. И все равно воображение упрямо продолжало рисовать одну и ту же картину: занимающихся любовью тетю Нур и Бурака. У них все было замечательно. Тетя Нур испытала оргазм. На обеденном столе. Отвратительно!
У монастыря Святого Николая я выдохлась. Остановилась, уперла ноги в землю, уронила голову на руль. Окрашенное в белый цвет деревянное здание безмолвно тянулось вглубь леса. Окна закрыты, занавески задернуты. Эх, если бы попался на глаза сторож или его жена, попросила бы стакан воды. Язык к нёбу прилип. Мимо прошли два придурка. Рожи и загривки от жары покраснели, с грязных, сдобренных гелем волос по щекам течет пот. Приняли меня за иностранную туристку и давай чесать языками. Потом по-идиотски расхохотались, словно сказали что-то очень смешное.
– Hello baby, can I help you?[55]
Я смерила их злобным взглядом. Не боюсь я вас и вашей грязной болтовни! В конце концов, я на велосипеде. Попробуют приблизиться – поднажму на педали и умчусь. Вам с вашими легкими лучше и не пытаться за мной бегать. Задохнетесь. Я тронулась с места и до площади Луна-парка не останавливалась. Дыхание выровнялось, я попала в ритм. В голове тоже прояснилось, разбушевавшиеся чувства приходили в порядок. Нур и Бурак, должно быть, уже закончили трахаться. Может быть, теперь раскаиваются в минутном помрачении. А может быть, они и не занимались сексом. Какая разница? Раз закрыли дверь на ключ, значит, делали что-то, не предназначенное для чужих глаз. Могли трахаться, могли и не трахаться. Нет-нет, хоть бы они не трахались! Пожалуйста! До чего же больно представлять, как они стонут, сжав друг друга в объятиях. Тогда не представляй, Селин. Не могу не представлять!
На площади Луна-парка царило светопреставление. Несчастные лошади стояли, спрятав морды в мешки с кормом. Съешь два клочка соломы – и снова за работу. Цокай подковами по Большому кругу в этакую жару. Пусть радуются глупцы, не понимающие, как это тяжко. Пусть текут рекой деньги в карманы фаэтонной мафии. Я остановилась и вытерла футболкой пот с лица. Вокруг осликов собралась группа дамочек, упоенно снимающих селфи. Одна главная ослица с подведенными глазами, в ожерелье из назар-бонджуков[56], и подпевалы в венках из ромашек.
Я привязала велосипед и пошла вверх по склону. Достала из заднего кармана телефон и наушники. Включу что-нибудь наугад. Заиграла песня Тори Эймос «I’m not in love»[57]. Ха, прямо в точку! Этот альбом дал мне скопировать на компьютер дядя Уфук. У него прекрасная коллекция. И си-ди, и пластинки, да еще и в компьютере полным-полно альбомов, и старых, и новых. Благодаря дяде Уфуку я услышала множество песен, которые мы с девчонками из нашей рок-группы можем играть, пока не сочиним собственный материал. Когда я сама еще толком не знала, за какие песни мы возьмемся, он, только услышав, что Айше будет играть на клавишах, а я на бас-гитаре, положил передо мной четыре пластинки и два си-ди. В том числе Тори Эймос. Дядя сразу понял, что мне нужно. Ох, дядя Уфук! Как они могли так с тобой поступить? Как я теперь буду смотреть тебе в лицо, когда приду в гости? Убила ты меня, тетя.
Я остановилась. Так быстро шла, что уже добралась почти до вершины. Обернулась. Большой остров лежал у моих ног. Напротив – холм Христа. Почему я туда не пошла? Туристы поднимаются на Айя-Йорги, а про тот холм и тамошний монастырь никто не знает. Если бы папа меня туда не сводил, я бы тоже
