После завтрака - Дефне Суман
Вот это я больше всего и люблю в Стамбуле. Думаешь, что всё здесь уже знаешь, как вдруг открывается неприметная дверь и ты словно попадаешь в какую-то далекую страну. Тетя Нур однажды поводила меня по церквям в каком-то квартале – забыла в каком. Я и не знала, что в Стамбуле так много церквей. Думала, что они есть только на Истикляле. Но в том квартале церкви были на каждом шагу. Причем квартал-то из тех, где женщины ходят в черных чаршафах[58], а мальчишки – в тюбетейках. А поди ж ты, на каждой улице – по церкви. И они совсем не похожи на те, что на Истикляле. Я бы ни за что не пошла одна в такой квартал, а если бы и пошла, то двери, стиснутые между двумя старыми многоэтажными домами, не привлекли бы моего внимания, и я прошла бы мимо, не поинтересовавшись, что за ними скрыто. Мы с тетей Нур останавливались перед такими дверями, звонили в звонок. Когда нам открывали, мы оказывались в саду, где росли розы и шелковичные деревья, а между ними прогуливались кошки. Невероятно! Как в сказке про Алису в стране чудес.
В тот день тетя Нур сказала мне: «Человеку, живущему в Стамбуле, нет нужды никуда ездить, достаточно открыть глаза – и можно путешествовать не только в пространстве, но и во времени».
Эх, тетя Нур! Какая ты, оказывается, на самом деле.
Поднявшись на Айя-Йорги, я не стала заходить в церковь. У дверей стоял сторож, раздавал женщинам в шортах и футболках бежевые накидки. Мне не хотелось заворачиваться в грязную тряпку. Я пошла направо, к тому склону, с которого открывается вид на Хейбели. Весь склон облепили парочки. Чтобы найти камень, на который можно присесть, пришлось бы спуститься чуть ли не до Виранбага. В конце концов я отыскала себе местечко ниже святого источника. Ну и устала же я! Но усталость заставила меня немного отвлечься от темы, которая меня так мучила. Солнце начало опускаться к Хейбели, в бухте подо мной вода отливала серебром. Сосны склонились к морю. В укромных уголках у скал играли тени. Жаль, что я не взяла с собой купальник – спустилась бы на берег и поплавала. А так приходится сидеть здесь и страдать. Несчастная Селин.
А вот тетя Нур умеет быть счастливой. Идет, бывало, и вдруг остановится. Показывает на магнолию, стиснутую между двумя стенами, или купающихся в лужице голубей, улыбается. Неудивительно, что Бурак в нее влюбился. В тетю Нур влюблены все. И не потому, что она такая уж раскрасавица. Роста небольшого. Увидишь в толпе, не обратишь внимания. Когда моя мама идет по Нишанташи, люди останавливаются и смотрят ей вслед. Высокая загорелая блондинка и одета шикарно. Тетя Нур не такая. С волосами, глазами и кожей у нее все в порядке, они красивые, но не сногсшибательные. И все же когда она входит куда-нибудь, все затихают. Почему? К ней всегда относятся с уважением, как будто ее окружает какая-то особая аура. Глубокоуважаемая Нур Булут. Интересно, если бы люди знали, что она изменяет мужу, все равно выстраивались бы в почетный караул? Если бы увидели, как она трахается на обеденном столе с Бураком, по-прежнему выказывали бы ей уважение? Следовали бы за ней официанты, парикмахеры и ребята из «Кофе-Хауса», приговаривая: «Добро пожаловать, Нур-ханым, проходите, располагайтесь»?
Я достала телефон и пустым взглядом уставилась на экран. Листать показушные праздничные посты в соцсетях не хотелось. Такое впечатление, будто у всех семьи как из рекламы кока-колы! А что у них там между рекламными роликами? Вот мой отец в праздничный день нас бросил, уехал куда-то. Не сделать ли об этом пост в «Инстаграме»? Капслоком на фиолетовом фоне. Какие комменты народ напишет? И в Фейсбуке поделюсь, чтобы старшее поколение увидело. И папа тоже. Где же он, интересно? Я набрала его номер. Абонент недоступен, попробуйте позвонить позднее. Нет, не буду пробовать.
Ударил церковный колокол. Откуда-то снизу пришли три священника, все в черных рясах с длинными развевающимися полами. Идут в церковь. Один толстый, с длинной седой бородой, другие два помоложе. Прошли мимо, не заметив меня в моем убежище между камней. Интересно, каково тут жить? Быть отшельником. Каждое утро, проснувшись, смотреть на этот потрясающий вид. Слушать колокольный звон. Молиться. Встречать рассвет. Есть хлеб. Пить святую воду. Потом снова молиться. Может быть, такая жизнь меня очистит. Говорят же, что дети осуществляют несбывшиеся мечты родителей… Получают от них на генетическом уровне своего рода наследство: грезы и желания. Прошлым летом, когда мы с папой поднимались на холм Христа, он поделился со мной своей тайной. Хотя я не знаю, тайна ли это. Наверное, тайна, раз он сказал «между нами».
«Между нами, Селин, я хотел бы уйти в такой вот монастырь».
Помню, что когда папа это сказал, на остров опускались вечерние сумерки. Лучи заходящего солнца окрашивали все вокруг в оранжевый цвет. Поскрипывали нагревшиеся за день сосны. От шишек исходил сладкий аромат горячего дерева. Я тогда подумала: неужели папа тоже ощущает эту странную неполноценность, которой я не могу подобрать название? Посмотришь на него, и тоже кажется, будто он чего-то ждет, чтобы начать настоящую жизнь. А пока обходится запасной. Но ведь он же взрослый человек. Как сложно воспринимать его как человека, а не как папу.
Вдруг мне пришла в голову страшная мысль. Что если… Я в ужасе выпрямилась на своем каменном сиденье. Что если папа покончил с собой? Совершил самоубийство, как бабулин отец? Что если тот поцелуй ночью, когда он пришел ко мне в комнату, был прощальным поцелуем? Боже!
