Песчаная роза - Анна Берсенева
А в неожиданно образовавшейся домашней капсуле ей жилось и спокойно, и удобно, и даже приятно. Как мультяшная Масяня, говорившая «ну ее, эту наружу», Соня сознавала, что происходящее во внешнем мире с каждым днем все более становится для нее абстракцией. Может, это объяснялось тем, что среди ее знакомых не было никого, кто заболел бы или, не дай бог, умер. Может, тем, что Израиль полностью закрылся, а значит, о предложении, которое сделал Борис, можно было пока не думать. Соня не понимала, хочет ли на его предложение ответить, а потому вздохнула с облегчением.
Как бы там ни было, она не чувствовала никакого соприкосновения с заоконным миром. И лишь то, что брат находится в самой опасной его точке, связывало ее теперь с действительностью.
Звонил он не каждый день, а самой ему звонить было бессмысленно: его телефон всегда был выключен. И Алесин тоже – как раз перед началом пандемии она перешла работать в реанимацию больницы в Сокольниках, куда Женя устроился, как только решил, что остается в Москве. Они и квартиру собирались снять там же, в Сокольниках, чтобы не тратить время на дорогу, тем более что та, в которой Алеся жила в Тушине, тесна была для троих. Но теперь стало не до переезда: врачей и медсестер, работающих в ковидной зоне, поселили в хостеле рядом с больницей, чтобы они ни с кем не контактировали и никого не заражали. О том, что сами они могут заразиться в любую минуту, Соня старалась не думать. Женя сказал ей по телефону, что все работают в защитных костюмах, так что он последний, за кого стоит беспокоиться, и Алеся тоже, вот она сейчас рядом с ним, передает привет, и через пять минут они ложатся спать.
– А Сережа? – ахнула Соня. – Он что, один дома остался? Давай я его к себе заберу!
– Сонь, ты нас недоумками считаешь, что ли? – Ей показалось, она видит, как Женька поморщился. – Теща сразу приехала и в Багничи его увезла. В Беларусь, в деревню, – уточнил он.
– А школа? – чувствуя недоумком как раз себя, спросила Соня.
– Школы на дистанте. Он из деревни учится.
– Жень, звони мне, а? – попросила она. – Хотя бы раз в день.
– Буду звонить, когда смогу.
Он всегда выполнял обещанное, поэтому по его звонкам можно было понять, какой у него рабочий график, и график этот приводил Соню в ужас. Как он выдерживает такое напряжение, никакого здоровья ведь не хватит!
Да, это было единственное, что врывалось в спокойное течение ее жизни. Но и тревога за брата вписывалась в общую картину обстоятельств, на которые она не могла повлиять.
«Все-таки, наверное, Макс был прав, – подумала Соня. – Если не можешь ничего сделать, то лучше вообще…»
Но тут просигналил зум и пришлось отвлечься от мысли, высказанной когда-то Максимом. Как странно, что он был в ее жизни!..
Совещание по издательскому плану на ближайшее полугодие уже подходило к концу, когда зазвонил ее телефон. Мама звонила часто, а папа никогда, поэтому Соня удивилась, увидев на экране фотографию, которую поставила на его номер. Она сделала ее на Колыванском озере в свой последний приезд и радовалась, что удалось поймать редкую папину улыбку в тот момент, когда он выудил из лунки огромную рыбину.
Соня не узнала его голос. То, что он звучит глухо, как из бочки, можно было бы списать на плохую связь. Но безжизненность, но прерывистость, но сипящее придыхание!.. Все это испугало ее так, что она не сразу осознала смысл его слов.
– Мама умерла, – сказал он. – Сообщи…
– Папа! – Соня закричала так, что на мониторе перед ней вздрогнули в зумовских окошках сотрудники, хотя она отключила у себя микрофон прежде чем ответить на его звонок. – Ты что?! Где ты?!
Но его голос умолк, остался только гул движущейся машины.
– Он не может говорить, мы ему кислород даем, – наконец послышался из этого гула другой, женский голос. – В больницу его везем на «Скорой».
– Куда? – вскрикнула Соня. – В какую больницу?
– В Озерногорск. Ближе нету, а дальше не знаю, довезем ли.
– А… мама?
– Ее тоже везем, – помедлив, ответила женщина из «Скорой». – Отец вам правду сказал. Соболезную.
– Я сейчас выезжаю! – закричала Соня. – Скажите ему, пожалуйста, скажите, что я уже выезжаю в аэропорт!
– Он сыну звонил, – сказала ее собеседница. – Брату вашему, да? Но у того телефон не отвечает. Вы уж сообщите ему сами насчет матери.
– Как папино состояние? – стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила Соня.
– Тяжелое. Потому и в больницу едем. Кислород сегодня есть у нас. Повезло.
Слышно было, что машину трясет на ухабах. Соня вспомнила дорогу, огибающую овальное озеро перед родительским домом, и как мама сказала, что здешняя красота искупает все неудобства… Никогда она не сознавала, как огромны эти пространства, как одинок и беззащитен в них человек!
– У него ковид?
Ее голос больше не дрожал, но лишь потому, что онемели губы.
– Пневмония двусторонняя, – ответила Сонина собеседница. – Корона или нет, это неизвестно. У нас лаборатории нету, чтобы определять.
– Пожалуйста, помогите ему, – с трудом выговорила Соня. – Я еду в аэропорт.
– Сделаем что сможем.
Голос в трубке прервался.
«Без пробок быстро доберусь. Днем должен быть рейс. В такси посмотрю. До Барнаула четыре часа. Озерногорск…»
В этот райцентр они с папой ездили зимой, покупали обогреватель. Соня запомнила сугробы вдоль центральной улицы, заснеженные, как в сказке «Морозко», деревья и по-советски одинаковые трехэтажные дома. Что там за больница, что они смогут сделать, когда и в Москве, наверное, мало что могут?.. Мамы больше нет… Обдала ужасом эта мысль. Потом мелькнуло малодушное: вот прилечу и сразу узнаю, что это неправда. Ведь разговаривали всего три дня назад! Мама была совершенно здорова…
Позвонила Жене из такси. Его телефон был выключен, и казалось невозможным оставить сообщение о маминой смерти, но оставила. И что папа в районной больнице, и что она едет в аэропорт, сообщила тоже. Может быть, Женя догонит ее в дороге. А может быть, прослушает сообщение, когда она будет уже в Барнауле.
На всякий случай попробовала дозвониться на городской телефон его больницы, но тот был занят наглухо. Сотни людей набирали этот номер,
