Человек обитаемый - Франк Буис
— Как пожелаете, — ответил Гарри, удивившись перемене.
— Сегодня вечером в восемь вас устроит?
— Отлично.
— Тогда до вечера.
— До вечера.
Гарри допил кофе. Его взгляд блуждал от одного снимка к другому. Мысли наполнялись пейзажами. Он подумал, что чужак не может просто поселиться в этих краях, ему нужно сначала увидеть их во сне. Чтобы добраться до реальности, придется пробраться сквозь туман, сквозь запотевшее зеркало, ведущее в другое измерение без привычных ориентиров, следовать по нитке до Минотавра или Королевы Червей.
На верхнем этаже скрипнул паркет. Несколько раз. Гарри замер, прислушиваясь. Из магазина доносились голоса девушки и мужчины. Гарри ничего не уловил из разговора. Он встал, ополоснул обе чашки и собирался уже уйти, как вдруг заметил посреди беспорядка на столе перевернутую фотографию. На обратной стороне была буква «3». Гарри взглянул на снимок и остолбенел: он тут же узнал место, где его сделали, по ту сторону долины. Синица на подоконнике. А за окном, казалось, на него смотрит размытый силуэт. Гарри понял, что это мужчина, но не мог его опознать. Он так долго всматривался в снимок, что тени расплылись по всему окну, вырисовывая обнаженный череп.
Крики, доносившиеся из магазина, вырвали Гарри из этого состояния. Он отложил снимок. Дверь громко хлопнула, заглушив звон колокольчика. Гарри тут же вышел и обогнул магазин, чтобы посмотреть на покупателя. Он узнал в нем Симона Арто, направлявшегося прямиком в мэрию.
Калеб
Калеб проснулся от боли посреди ночи. Поначалу ему казалось, что дело в заживающей ране на голове, но он чувствовал не привычное жжение, а что-то вроде инородного тела, разгуливающего внутри черепа. Он начертал знаки. Боль утихла и постепенно исчезла. Он уснул.
На рассвете Калеб осмелился выйти из дома — Эмма больше не придет. Она наконец поняла, что ей не откроют. Тем не менее он остерегался и выпустил вперед пса. Тот не учуял ничего подозрительного, и Калеб отправился в овчарню покормить скот.
Боль пронзила его, когда он бросал сено в корыта. Пришлось опереться о вилы. Он стиснул зубы и закачался, словно слишком много выпил. В голове стучало гораздо сильнее, чем ночью. Ощущения вернули его к воспоминаниям о побоях на опушке леса. Ему казалось, что инородное тело росло с каждой секундой и заполняло собой все пространство. Калеб сжал виски кулаками, пытаясь избавиться от боли, а потом снова начертал магические знаки — получилось неуклюже. Не помогло. Он порыскал в карманах и достал платок. Опираясь о вилы, с трудом добрался до кормушки для ягнят, развернул платок, окунул его в мутную воду и приложил колбу. Затем присел на ограждение загона, запрокинув голову и вытянув ноги. Подошвы увязли в грязи. Вилы упали на землю. Калеб не пытался поднять их, стараясь не двигаться, чтобы не уронить мокрый платок. Он опустил взгляд. Жующие сено ягнята расплывались перед глазами. От боли он воспринимал искаженно их морды и блеяние, звучавшее одновременно со стуком в его голове. Калеб собрал последние силы. Ботинки с омерзительным чавканьем оторвались от вязкой жижи. Он схватился за ограждение и прошелся по овчарне, сосредоточившись на равновесии, словно эквилибрист, идущий по веревке над бурной рекой. По пути он взял из холодильника кусок соли. Каждый шаг отзывался в мозгу, принося боль. Наконец удалось толкнуть дверь. Пес уже ждал, подняв одно ухо и прижав второе, сломанное. В его взгляде читалось удивление. Калеб прислонился спиной к стогу сена и сполз на землю. Платок отлетел в сторону. Пес сначала обнюхал его, а затем поднес хозяину. Страдания стирали сцену из памяти Калеба. Он видел, что пес подошел, улегся, сунув морду между ног, и принялся толкать его носом. Глаза пса терпеливо ждали хоть какого-то движения, любой реакции. Он поднял голову и принюхался, пока овцы молча топтались, а стая воробьев ковырялась в сене. Боль в голове постепенно стихала, стук умолкал, дыхание выравнивалось.
«Тебе надо отдохнуть, сын, ты заслужил».
Такой комплимент от матери очень удивил Калеба. Он послушался, закрыл глаза, протянул руку, схватил мокрый платок и накрыл им лоб. Влажные зеленые травинки блестели на его черных волосах, струп снова покраснел. Калеб поднес кусок соли к губам и пососал его, чтобы разогнать кровь. Через несколько секунд силы иссякли, и он уронил соль между бедер. Голова свесилась от усталости. Калебу уже давно не было так хорошо. Пес устроился чуть повыше. Калеб уснул. На его губах запечатлелась легкая улыбка, словно он посмеивался над собакой. Пес приблизился еще и сунул нос сначала под одно бедро, потом под другое. Калеб не реагировал. Он крепко спал. Тогда пес перестал двигаться, наблюдая за растущим пятном на штанах и улавливая запах мочи. Он знал, что не сможет разбудить хозяина, и тоже уснул, прижавшись лбом к куску соли и даже не почувствовав ожога.
«Молодец, сын.
Правильно.
Теперь, когда ты позаботился о животных, пора отдохнуть.
У тебя есть время.
Я чувствую, скоро к тебе заглянет гость.
Но это уже неважно».
Калебу снилась Эмма. Он так хотел, чтобы она не возвращалась, но теперь это желание пропало. Может, она наблюдала за ним с высоты рассвета, может, ждала подходящего момента, чтобы прийти. Чтобы спасти. Войдя в сарай, она нашла его на полу. Пес никак не отреагировал. Эмма встала на колени. Ветерок подхватил ее аромат и овеял им Калеба, словно укрыл венчиком ипомеи. Эмма ляжет рядом, и Сара не скажет ни слова. Калеб услышит мерное дыхание Эммы, возьмет ее за руку — в этом сарае, где таился момент, идеальный момент, окрещенный вечностью. Калеб больше не станет противиться явлению прекрасного, которое он всегда искал в других местах. Крюк в груди больше не при чинит боли, Калеб вгонит его еще глубже, позволит поднять себя и унести. Больше не придется открывать глаза, чтобы увидеть торжествующую над запретным пространством Эмму. Она тоже уснет, положив голову ему на плечо. Больше не придется открывать глаза, чтобы увидеть золотое колечко с райской птицей в ее ухе. Больше не придется открывать глаза, чтобы убедиться, что она здесь.
«Сын, я не злюсь на тебя.
И на нее тоже не злюсь.
Я больше не злюсь на нее».
Боль утихла, Калеб больше ничего не чувствовал. Он хотел бы прикоснуться к Эмме, поговорить с ней, сказать, что перенял у нее нечто бесконечно ценное, что в мире нет ничего важнее, что
