Человек обитаемый - Франк Буис
— Открой!
«Не открывай!»
Слова рвались из ее губ, которые когда-то сливались с его губами и осыпали его тело поцелуями. Одно и то же слово, прорывающееся сквозь рыдание:
— Открой!
«Не открывай!»
Эмма перестала колотить в дверь. Ее тень соскользнула, проплыла через двор и исчезла. Эмма снова застучала — руками, лбом. Задвижка звенела. Калеб подумал, что ее вот-вот сорвет. Он кусал кулак, едва сдерживаясь, чтобы не ответить, знал, что долго не вытерпит. Лишь бы она ушла, прежде чем он заговорит.
— Оставь меня!
— Открой!
«Не открывай!»
— Я чуть не умер из-за тебя.
— О чем ты?
— Они хотели убить меня.
— Открой и объясни мне все.
«Не открывай!»
— Повторяю, оставь меня!
— Открой!
«Не открывай!»
— Я не открою.
— Вспомни!
— Я не хочу ничего помнить.
— Открой!
«Не открывай!»
— Уходи!
— Открой!
«Не открывай!»
Калеб умолк. Он сполз по двери, сел на пол и прижал ладони к ушам. Не слышать. Однако он оставался на месте, чувствовал все — кожей, плотью, мышцами, нервами, костями и кровью. На мгновение он захотел прикоснуться к замку. Своими пальцами…
— Открой!
«Не открывай!»
…которые соскользнули бы к ногам…
— Открой!
«Не открывай!»
…к бедрам…
— Открой!
«Не открывай!»
…к груди…
— Открой!
«Не открывай!»
…к губам…
— Открой!
«Не открывай!»
…к наслаждению, которое она подарила ему, хотя обещала другому…
— Открой!
«Не открывай!»
…к страданиям, которые она принесла.
— Открой!
«Не открывай!»
Стук замедлился и утих. Эмма еще несколько секунд постояла, навалившись всем телом на дверь. Молча. Раздался шорох, а затем — тишина. Калеб выждал, подскочил к окну, поднял голову. И увидел, как Эмма исчезает в угасающем дне. Вскоре останутся лишь сумерки и пустота внутри. Потом наступит непроглядная тьма.
«Я горжусь, что ты не открыл!»
Никто не объяснил Калебу, что происходит между мужчиной и женщиной, никто не рассказал ему о зачастую задействованных при этом противоречащих друг другу силах. Мать привила ему мысль о неравных позициях, но ничего не растолковала. В конце концов Калеб убедил себя: женщина всегда дает больше, чем получает, и мужчина всегда в неоплатном долгу перед ней. Калеб перешел черту между желанием и обладанием, и теперь на него пало проклятие. Его силы не помогут — он в них не верит. Дар, перенятый от матери, оказался уловкой, которую та выдумала, чтобы держать сына при себе и отрезать от остального мира. И тем не менее всего на час, когда девушка направляла его руки в спальне, Калеб забыл ее голос и разрубил связь. И теперь, глядя, как Эмма уходит, он понял, что она родилась настоящей женщиной. Такие не опускают глаза. Он убедился, что она никогда не потупит взгляд, каково бы ни было противостояние. Калеб понял, что ее сила не в изгибах тела, а в том самом первом взоре, пробудившем голос Сары. Он не мог противиться бегущей вниз лавине событий и чувств. Калеб осознал, что само слово «женщины» лишается смысла, когда мужчина встречает ту самую, способную стереть множественное число и остаться единственной.
И Калеб встретил такую. Ему казалось, будто Эмма подвесила его тело на крюк мясника, и если он откроет дверь, то вечно будет болтаться на холоде, раскачиваться между днем и ночью, не отличая одно от другого.
Эмма приходила восемь дней подряд, продолжала стучать в дверь, но Калеб так и не открыл. Он молчал, но Эмма всегда чувствовала его присутствие. Она умоляла хотя бы разок приоткрыть эту чертову дверь, дать ей взглянуть на него, просила лишь об этом и больше ни о чем, твердила: пусть он сам убедится, что она ничего не предпримет. Один взгляд. Этого уже достаточно.
«Не слушай ее, она что-то задумала, поверь мне».
Иногда Эмма отходила и пряталась за углом одной из построек в надежде, что Калеб выйдет, но затем возвращалась домой, уже с наступлением ночи, легкая от слез, тяжелая от тоски. Она шла. Просто шла. Больше не танцевала. Шагала к долине, откуда пришла в самый первый раз. Шагала мелкими шажками по иссохшей траве, утоптанной любопытным стадом. Шагала, плыла вдоль ограды, останавливаясь время от времени, чтобы опереться о столбик — не от усталости, а из желания понаблюдать за молчаливым домом, где они целовали, ласкали и любили друг друга.
Калеб привык ухаживать за скотом по ночам и запираться днем.
Он так и не открыл. Тьма стала его единственной спутницей.
«Я горжусь тобой. Эта девка — демон во плоти, я не думала, что ты так вляпаешься».
Калеб ничего не взял и не украл у Эммы, которая тем не менее приговорила его к неизлечимой болезни. Во всем этом хаосе он пытался убедить себя, что у него еще остались причины жить, неоконченные дела, что умирать ради девчонки — значит признавать победу травы, которую она топтала, и воздуха, который она вдыхала, а на такое он никогда не пойдет.
«Ты ее забудешь, поверь, ты точно ее забудешь».
Гарри
Гарри погрузился в крестьянскую библию и изучал главу об охоте на перелетных птиц, на все лады восхвалявшую неторопливость. Талант охотника кроется в неподвижности, способности слиться с окружающей средой, чтобы дрозды или голуби садились на ветки прямо над головой. Автор сосредоточился на выжидании и наблюдении за приближающейся стаей. Главным он считал терпение охотника, а не само убийство, которое он даже не описывал. Подозрение, что на самом деле автор пытался спасти пернатых от охотников, крепло у Гарри с каждой страницей.
Какое-то движение привлекло его внимание. Он оторвал взгляд от страницы. Вдоль плинтуса пробежала мышь. Она остановилась в углу, встала на задние лапки, потерла нос, опустилась и юркнула под книжный шкаф. Гарри ждал, что она покажется с другой стороны, но этого не случилось. Он встал на четвереньки, держась подальше от нижних полок, нависших над полом на высоте кирпича, заглянул вниз и увидел щель между паркетом и прогнившим плинтусом — щель между подвалом и кабинетом. Пес с любопытством наблюдал за ним из кухни. Гарри предположил, что его нюх не привлекает подобная добыча, и подумал, что стоит завести кота. Однако сейчас придется найти другой способ избавиться от нашествия грызунов. Возможно, София продает мышеловки, а если нет, то придется проехать на несколько километров больше. Он позаботится об этом завтра, сосуществование может продлиться еще немного. Гарри отложил объявление войны на потом. В конце концов, животные поселились тут до него.
Гарри дочитал книгу, ожидая,
