В кофейне диковинок - Хэзер Уэббер
Я прищурилась.
– В календаре записаны как раз те дела, которыми я люблю заниматься.
Он улыбнулся, но, на мой взгляд, как-то недоверчиво. И как его винить? Я сама уже сомневалась, что сказала правду.
Когда-то я придумала себе кучу дел, чтобы справиться с одиночеством, но в последнее время они начали меня раздражать. В прошлом месяце мой дом из болезненного напоминания о том, что Ноа в нем больше не живет, превратился в убежище.
– Ладно… Раз уж я так люблю получать отказы, то спрошу, что ты делаешь завтра вечером.
Вообще-то мне нужно было на встречу комитета рождественского декора: мы всегда еще в сентябре начинали планировать, как украсим город.
– Смотря во сколько…
– А когда ты освободишься?
– В девять, – вздрогнула я.
– Уложимся. Хочешь, поужинаем у меня?
– В доме твоего брата и его жены? – спросила я. Вернувшись в город, Донован остановился у них. – А не поздно? У них же дети маленькие!
– У меня теперь свой дом есть, – вздернул подбородок он.
Я чуть не уронила маркер.
– С каких это пор?
– В субботу подписал контракт.
– Ты его купил? – Сердце затрепетало в груди.
– Нет, снял. Гостевой домик миссис Поллард.
– Коттедж «Розовый пион»?
– Хватит хихикать!
– Не могу. Просто дом такой…
– Свободный и недорогой?
Раньше коттедж использовался как домик у бассейна, но пару лет назад, когда мистер Поллард умер, миссис Поллард решила его сдавать.
– Я хотела сказать «миленький». И розовый. Очень розовый!
– Я люблю розовый.
– Не знала такого факта твоей биографии.
– Ты еще многого обо мне не знаешь!
Глаза Донована так горели, что у меня заалели щеки, и я отвернулась к доске, чтобы он не догадался, как мне не терпится поскорее заняться изучением его биографии. Вот бы он и пол предложил помыть! Я ненавидела мыть пол.
Несколько минут мы молча работали, а потом он опять подошел к Уголку Диковинок. На этот раз взял формочку для печенья в виде петуха.
– А ты помнишь, как впервые нашла диковинке хозяина?
Выведя на доске «1/2 стакана муки», я ответила:
– В одиннадцать. Это была невероятно гладкая и блестящая монетка в один пенни. Я нашла ее на пляже в тот день, когда мама… В общем, в тот день. И у меня как-то странно закружилась голова. Я побежала показать ее отцу, а рядом с ним снова ощутила вибрацию. И тут же инстинктивно поняла, что монетка должна принадлежать ему.
Мама всегда заверяла, что однажды это случится. Что, увидев диковинку, я сразу же пойму, что это и кому должно достаться. Я так и слышала, как она шепчет мне на ухо: «Когда придет время, прислушайся к вибрации, Магдалена. Она не подведет. Обещаю: где бы я ни была, я буду направлять тебя. Помогу всегда и во всем».
Вздохнув, я сморгнула слезы, все думая о той самой монетке. Дело в том, что папа как раз ласково называл маму Пенни. В тот день он сказал, что она специально послала нам пенни: чтобы дать знать, что с ней все в порядке.
Я окинула взглядом зал. Если напрячь память, я и сейчас видела, как она ходит между столиками, улыбается, встречает всех с распростертыми объятиями и предлагает что-нибудь рассказать. Помню, наливая напитки, она постоянно наклонялась к посетителю через стойку и спрашивала: «Слышали? Слышали?» Мама все время болтала. Просто не выключалась! Но я была не против. Мне нравилось расти в кофейне, в тени мамы, среди ее историй.
Она всегда готова была броситься грудью на амбразуру, попробовать новое блюдо, разучить новый танец, приготовить что-то по новому рецепту, обнять друга или воплотить сложную идею – например, открыть кофейню в маленьком городке.
Папа как-то признался мне, что мама даже не особо любила кофе – пила всегда только с молоком и сахаром. А кофейню открыла, потому что в городе не хватало места, где люди могли бы собираться и делиться тем, что происходит у них в жизни: хорошим, плохим и всем остальным.
С тех пор как мамы не стало, тут почти ничего не изменилось. Она могла бы прямо сейчас войти и продолжить с того же места, словно никуда и не исчезала, – вот почему я ничего здесь не меняла. В городе многие считали, что я отрицаю очевидное, раз верю, что однажды мама вернется, но я всегда продолжала надеяться, что когда-нибудь и как-нибудь она снова будет со мной.
– Это волшебное чувство! Я так радуюсь, когда удается найти вещице хозяина! – сказала я. – Я дарю людям то, что они однажды потеряли. То, чего им не хватает в жизни. Они расцветают, и мне становится легче. От этого я как будто меньше скучаю по маме.
Донован снова замер с метлой в руках. И посмотрел на меня так нежно, что хотелось спрыгнуть с табуретки и броситься к нему в объятия. На меня часто так смотрели, когда я говорила о маме.
Откашлявшись, он произнес:
– Монетка? Это та, что Дез носит на шее?
Я кивнула.
– Где-то через месяц после того, как мама исчезла, он попросил Хавьера сделать из пенни кулон. А следующую диковинку я нашла как раз для Хавьера. Купила на дворовой распродаже фарфоровую птичку. Оказалось, он всегда хотел завести попугая и, благодаря мне, наконец это сделал. Так у него появился первый попугай карелла – Маркус. Хавьер его больше жизни любил! А когда Маркус присоединился к небесной стае, приобрел Алистера.
– А, этого беглеца? – улыбнулся Донован. – В городе уже подозревают, что Хавьер сам отпускает Алистера, чтобы потом искать его у Редмонда.
Лично я подозревала совсем другое. Как по мне, у птички имелась соучастница – сама мадам Всезнайка: в смысле, Эстрель. Как минимум дважды, когда Алекс улетал, она точно находилась поблизости. А если свидетелей порасспросить, наверняка окажется, что она и в другие разы была где-то рядом!
Затейливыми буквами выведя на доске «1 стакан сахара», я заметила:
– Подозреваю, скоро случится воссоединение.
– Надеюсь, – отозвался Донован. – Обожаю «и жили они долго и счастливо»!
– Этого факта твоей биографии я тоже не знала, – покосилась на него я.
– Как я уже говорил, ты еще многого обо мне не знаешь. – Донован помахал совком. – Должен сказать, меня немного смущает, что ты никогда не находила диковинку для меня.
– А тебе в жизни чего-то не хватает?
Он поднял на меня глаза и замолчал. Сердце билось как сумасшедшее.
– Нет, – наконец ответил Донован. – Больше нет. А как насчет тебя? Чего не хватает тебе?
Сердце в груди бросилось выполнять «упал-отжался». Голова кружилась так, что хотелось присесть.
К счастью, отвечать не пришлось: в замке черного входа заворочался ключ. Я наклонилась вправо и выглянула в коридор. Дверь отворилась, и вошла Ава с маленькой коробкой в руках, а за ней – мой отец.
– Поставь тут, Феечка! Как думаешь, сможешь донести вторую коробку из грузовика?
Мне очень нравилось прозвище, которое папа придумал Аве. Ужасно ей шло!
Увидев меня, Ава воскликнула:
– Привет! Не обращайте внимания: мы просто поставим все в кладовку.
Она присела, опуская коробку на пол, а я встретилась взглядом с отцом и поразилась тому, какие несчастные у него глаза.
– Не думал, что ты еще здесь, – объяснил он. – Мы сейчас же уйдем. – Тут он заметил Донована, который, сидя на корточках, сметал мусор в совок, и вскинул бровь. – Добрый день, Донован!
Я совсем расклеилась. Мы с отцом не разговаривали с момента ссоры. Даже вчера на пожаре отмалчивались, и это мучило нас обоих. Я слезла с табуретки, закрыла маркер колпачком и сунула в задний карман.
– Вообще-то, если у тебя есть минутка, мне нужно с тобой поговорить.
Папины глаза удивленно блеснули.
– Пойду принесу вторую коробку. – Ава провела по плечу большим пальцем.
Донован вытряхнул совок в мусорку и достал из коробки пакет.
– Давай помогу! Это меньшее, что я могу сделать за то, что ты спасла пекарню от пожара.
Он, должно быть, собирался пошутить, но на последнем слове запнулся.
– Повезло, что я рано проснулась, вот и все, – отозвалась Ава.
– А мы умеем выгнать всех из комнаты! – заметил отец, глядя им в спину.
