Сны деревни Динчжуан - Янь Лянькэ
– Батюшка…
Холодно окинула глазами, обвела глазами дедову комнатушку, заправила за ухо выбившуюся прядь и с редким для женщины великодушием проговорила:
– Батюшка, не трудитесь. Он дрянь, а не человек, он вас не услышит.
Дедова рука со скамеечкой застыла в воздухе.
А тетя моя спокойно проговорила:
– Нет худа без добра, по крайней мере, теперь я вашему семейству ничего не должна. Могу со спокойной совестью подавать на развод и возвращаться к матери, больше не придется дрожать от страха, что мы с Сяоцзюнем заразимся лихоманкой.
Дедова рука со скамеечкой обмякла и упала. Упала, но пальцы по-прежнему сжимали скамеечку, словно она привязана на веревке, словно ее кто-то подвесил на высоте дедовых колен.
Тинтин помолчала, провела языком по пересохшим губам, и лицо ее вдруг загорелось румянцем. Загорелось слабым румянцем, и Тинтин сказала:
– Батюшка, Сяоцзюня я забираю с собой, как заскучаете по внуку, приходите нас проведать. Но если Дин Лян покажется на пороге, мои братья ему ноги переломают.
Сказала так и ушла.
Ушла, не дожидаясь ответа.
Развернулась и ушла.
5
Цзя Гэньчжу вернулся в школу, и они с Юэцзинем снова пошли к сторожке. Пошли поговорить с моим дедом Дин Шуйяном. Они явились к сторожке сразу после ухода Тинтин – деревенские зеваки, собравшиеся поглазеть на представление, еще толкались у дверей. И Гэньчжу сказал:
– Расходимся, расходимся. Вам что тут, медом намазано? – Цзя Гэньчжу говорил начальственным тоном, и люди из деревни смотрели на него с недоумением. Тогда Юэцзинь выглянул из-за его плеча и объяснил:
– Что, не поняли? Всеми школьными делами теперь заправляет Цзя Гэньчжу. Мы с Цзя Гэньчжу теперь тут главные. – И они с Цзя Гэньчжу зашли в дедову сторожку.
В сторожке Юэцзинь улыбнулся и сказал:
– Дядюшка… Мы пришли еще кое-что обсудить.
Гэньчжу не улыбался, а протянул деду бумагу. Бумага эта была такой же, как утренняя, на которой он писал: «В результате рассмотрения было согласовано», – белый листок почтовой бумаги, разлинованный красными полосами. В правом нижнем углу бумаги красовалась печать динчжуанского селькома. А над печатью было написано всего несколько строчек.
Несколько строчек, сотрясших небо и расколовших землю:
В результате рассмотрения было согласовано лишить Дин Шуйяна права смотреть за порядком и называться учителем начальной школы Динчжуана. С сегодняшнего дня товарищ Дин Шуйян из Динчжуана больше не относится к начальной школе Динчжуана. И не имеет права вмешиваться в дела начальной школы Динчжуана.
Поверх печати стояли подписи: первым расписался Дин Юэцзинь, за ним – Цзя Гэньчжу. А еще ниже стояла дата. Дед взял в руки бумагу, пробежался по строчкам и поднял глаза на Юэцзиня с Гэньчжу, словно не мог поверить тому, что увидел. Затем снова опустил голову и прочел бумагу вслух, и пока он читал, кожа на его старом лице дрожала, словно деда одолел тик. Чем дальше он читал, тем больше ему хотелось смять эту бумагу в комок, смять ее в комок и швырнуть в лицо Юэцзиню с Гэньчжу, но когда он снова поднял глаза, то увидел, что позади Юэцзиня с Гэньчжу собралось несколько больных помоложе: Цзя Хунли, Цзя Саньгэнь, Дин Саньцзы, Дин Сяоюэ – всем им было около тридцати, совсем молодые. Все они приходились родней Цзя Гэньчжу или Дин Юэцзиню, все они были одной семьей, болели недавно, и глаза у всех холодно сверкали. Они так смотрели на моего деда, будто наконец отыскали старого врага, смотрели и молчали, кто-то стоял скрестив руки на груди, кто-то опирался о дверной косяк, а на губах у всех змеились холодные улыбки.
И дед спросил:
– Хотите меня с потрохами сожрать?
А Цзя Гэньчжу сказал:
– Дин Шуйян, вы больше не имеете права следить за порядком в школе. Старший ваш продал всю кровь Динчжуана. Продал все наши гробы. А теперь поехал в соседние деревни гробы продавать. Младший ваш хоть и младший, а ничем не лучше старшего: заболел лихоманкой, у самого жена дома, а он в школе блудит с чужой женой, и не с кем-нибудь, а с женой своего двоюродного брата. С братовой женой! Дин Шуйян, это называется инцест, вы как учитель должны знать!
Гэньчжу спросил:
– Вот и скажите, какое вы право имеете следить за порядком в школе?
И объявил:
– С сегодняшнего дня вы больше не являетесь учителем начальной школы Динчжуана, и вмешиваться в дела нашей школы вы больше не будете.
Дед, не проронив ни слова, стоял посреди сторожки, он как-то разом поник, будто из него вытащили все кости, казалось, он вот-вот упадет, распластается на полу сторожки. Но дед не упал, он вцепился в половицы пальцами ног и кое-как устоял на ногах..
Той ночью, лаково-черной ночью, почти во всех классах горел свет. А в сторожке у ворот свет не горел, в сторожке мертвенной тяжестью громоздилась чернота, словно обе комнаты от пола до потолка завалило черными камнями. И дед с дядей сидели, зажатые между этих камней. Небеса собирались наслать дождь, и в темноте по комнатам растекался вязкий сырой воздух. У деда лицо и ладони плескались в прибойной волне. Дядя лежал на кровати, глядя в ночной потолок, и мертвенная черная тяжесть давила ему на лицо. Давила на грудь.
Так давила, что не продохнуть.
– Лян… – подал голос дед. – Надо тебе до дому сходить.
– Это зачем? – спросил дядя.
– Тинтин навестить, а то вдруг и правда уйдет к матери.
Дядя подумал, подумал еще немного и наконец двинулся домой.
На школьном дворе всю ночь собирали парты и грузили их по тачкам. Цзя Гэньчжу и Цзя Гэньбао грузили парты по тачкам. А Цзя Хунли и Цзя Саньгэнь им помогали. И Чжао Сюцинь вроде бы тоже помогала. Они переговаривались, слов было не разобрать, наверное, обсуждали свадьбу и все такое прочее. Еще слышался смех, смех был похож на мутную воду, текущую по старому руслу Хуанхэ в дождливый день.
Дядя постоял у ворот, послушал, как они переговариваются, стаскивая парты, сгружая их на тачки, послушал их голоса и смех и прокашлялся. И когда голоса стихли, он шагнул за ворота.
Пошел домой.
А увидев на воротах дома замок, с похолодевшим сердцем бросился шарить в щели над притолокой и нашарил там два ключа. Открыл замок, поскорее зашел во двор, отпер входную дверь, зажег свет, осмотрелся по сторонам и увидел, что в главной комнате все по-прежнему: фотография матери на столе покрыта толстым слоем пыли. Таблички предков тоже запылились. На табурете у стенки валяется
