После завтрака - Дефне Суман
Садык-уста, не докурив цигарку и до середины, затушил ее о пепельницу. Кофе он давно уже допил. Сидит, не шевелясь, и снова не отрывая глаз смотрит на свои тапочки. Я спрыгнула со столешницы, подошла к нему, прикоснулась к его руке. Даже в жаркий летний день Садык-уста носил коричневую рубашку с длинным рукавом. Он поднял голову, словно очнулся ото сна. По привычке поправил на столе солонку, перечницу, бутылочку с оливковым маслом. Прочистил горло, пытаясь вспомнить, о чем мы говорили до того, как речь зашла о колыбельной. Я была уверена, что Садык-уста вспоминал о том же, о чем и я, но он все же придумал, как можно вернуться ко дню сегодняшнему.
– Не нужно ли чего-нибудь еще раздобыть к завтрашнему вечернему чаю, госпожа Нур? Вы собирались заказать торт, а господин Фикрет – прочее угощение, но…
– Не волнуйся, Садык-уста. Мы уже всё заказали для завтрашнего торжества. Утром доставят. И торт тоже. Будь спокоен.
Садык вздохнул, опустил голову и проговорил:
– Госпожа Нур, зеленщик Хасан сказал мне, что видел господина Фикрета утром на пристани. Еще до первого парохода. Я думал, что он обознался, но теперь, когда вы сказали, что видели, как он рано утром выходил из дома… Как бы с вашим братом не случилось какой беды.
Я улыбнулась.
– Да нет же, Садык-уста. У Фикрета кризис среднего возраста. Он нашел себе новые увлечения. Хочет нарисовать генеалогическое древо нашей семьи или что-то вроде того. Вчера, когда Бурак расспрашивал бабушку о ее детстве, Фикрет, наверное, услышал что-то такое, что запало ему в голову. Да так, что он даже уснуть не смог. Решил съездить к вам домой, покопаться в фотоальбомах, старых газетах, бумагах. Вечером вернется. Он ни за что не пропустит завтрашнее празднество.
Я свернула очередную самокрутку, закурила. Протянула зажигалку Садыку – вдруг он захочет докурить оставленную в пепельнице цигарку. Но он не взял.
– Рыться в прошлом – не к добру, госпожа Нур.
– Отчего же, Садык-уста? Фикрет уверен, что если мы вытащим на свет тайны прошлого, всем нам станет спокойнее жить.
Это я сказала, чтобы его уколоть. Чтобы заставить его наконец заговорить о неведомом мне прошлом, чтобы пробить его броню и посмотреть, что прячется за ней. Но Садык поднял на меня свои запавшие голубые глаза и спросил:
– Вас что-то беспокоит, госпожа Нур?
И когда он задал этот прямой вопрос, внутри у меня что-то сдвинулось. Как будто не то в моей грудной клетке, не то в животе была запертая на ключ шкатулка или пещера с заваленным камнем входом, которая ждала этого вопроса, чтобы открыться. Я пробормотала что-то невнятное, запинаясь и заикаясь. Как будто сделала что-то ужасное, невероятно постыдное. Но я же всю свою жизнь отстаивала права женщин, как же получилось, что теперь я считаю свой поступок отвратительным? Может быть, мои щеки и виски горят от стыда из-за того, что я вижу себя глазами Садыка?
Садык-уста смотрел мне в лицо своими мутно-голубыми глазами.
– Что с вами, госпожа Нур? Вам нехорошо? Уж не заболели ли вы?
Я оперлась локтями на стол и закрыла лицо руками. Мой голос звучал тихо и сдавленно. Копившаяся внутри меня тоска разом хлынула наружу.
– Садык-уста, я сделала аборт. Я… Я впервые в жизни забеременела. В сорок два года. Это была милость Аллаха. Но я пошла и убила своего ребенка, Садык-уста. Я очень… очень плохо поступила.
Садык прикоснулся к моей голове своей рукой, обтянутой сухой и жесткой, как у черепахи, кожей. Придвинул свой стул к моему и стал гладить мозолистыми пальцами по волосам. Я заплакала. Не навзрыд, тихо. Мои теплые слезы катились со щек в рукава кимоно. Садык-уста склонился к моему уху. Я закрыла глаза.
Не знаю, сколько мы так просидели. Я плакала-плакала и уснула, положив голову на стол. А когда проснулась, Садыка рядом не было, но в моей голове все еще звучала та давнишняя колыбельная.
17
До дома мы добрались чуть ли не бегом. Селин торопилась, волновалась и все спрашивала меня: может, вместе поедем на велосипеде? Так, видите ли, быстрее доберемся. Ах ты, маленькая Лолита! Я делал вид, что не слышу. У меня и так ноги ныли. Могло и не хватить сил для того, чтобы второй раз за день везти на багажнике по-скандинавски статную Селин. Она не настаивала. Быстро шагала рядом со мной, катила свой тяжелый антикварный велосипед и без остановки говорила.
Оказывается, они с Ширин-ханым смотрели в библиотеке старые фотографии и прабабушка сказала ей что-то невероятное. Открыла некую тайну. Я наверняка буду в восторге. Замысел моей статьи полностью изменится. В то субботнее утро, когда ее напечатают, газету будут раскупать как горячие пирожки. А она, Селин, кинет ссылку в соцсети, чтобы ее друзья узнали, какая у нее странная и удивительная семья. Ширин-ханым оказалась курицей, несущей золотые яйца. Но если Селин сама расскажет мне тайну, это будет не так увлекательно. Магия, видите ли, исчезнет. Я обязательно должен услышать все из уст самой Ширин-ханым. Поэтому нам нужно поторапливаться. Прабабушка может второй раз и не рассказать одну и ту же историю.
Я не думал, что эта великая тайна сильно меня поразит. Она вполне могла оказаться каким-нибудь сенсационным слухом, который мне уже рассказывали много лет назад. Но мне не хотелось обескуражить Селин, которая все говорила и говорила взахлеб, поэтому я старательно делал вид, что заинтересован и даже взволнован. Она и так уже расстроилась из-за того, что мы не поехали на велосипеде. На самом же деле мои мысли крутились вокруг последнего прослушанного фрагмента записи. Нужно будет еще раз к нему вернуться и послушать внимательнее.
В доме пахло кофе. Из столовой слышались звуки классической музыки. Что-то знакомое. Проходя по коридору, я бросил взгляд в открытую дверь. Никого нет. Со стола убрано. Селин потащила меня к другой двери, за лестницей. Сзади, у выхода в сад, стоял, согнувшись, Садык-уста, кормил объедками трех увивающихся вокруг его ног серых кошек. Он что-то тихо напевал и нас не услышал. Я бы предпочел не ходить в библиотеку, а остаться в саду и поболтать с ним. Не ради статьи или интервью. Просто поговорить наедине. Наверняка у него есть что рассказать. И не про себя,
