Три пары - Лорен Маккензи
– Ева, нет. Это не место для Джаро.
Она встала перед ним, внезапно опустошенная.
– Да, ты прав. Думаю, мне пора домой.
– Я пройдусь с тобой?
Она вернулась с сумкой и пальто и позволила ему подержать сумку, пока надевала пальто. Он застегнул его доверху и поднял ей воротник. Она наблюдала за ним. Ее сияющие глаза были единственным, что он мог рассмотреть в глубине шерсти и волос.
– Как Шэй?
– С ним все в порядке. Ты ничего не можешь с собой поделать, не так ли?
Он замер, не понимая, что она имеет в виду.
– Ты заботишься обо всех.
Он рефлекторно извинился, а затем почувствовал себя неловко. Это была правда, даже очевидность. В клинике его наклонности были вполне уместны, но вне клиники все было иначе. Его подлавливали и раньше. Не все хотели или нуждались в том, чтобы им подавали руку в автобусе.
Она схватила его ладонь:
– Все нормально. Мне нравится.
До дома Евы было двадцать минут ходьбы. Она держала его под руку, греясь от его тепла, пока их не потревожил ужасный грохот, и тогда они придвинулись еще ближе. Сильный мороз кончился, и мир вокруг них начал таять. Отовсюду капало. Глыбы льда соскальзывали с крыш, увлекая за собой водостоки. На середине улицы Евы Джаро облюбовал какой-то паркомат. Они оба остановились, наблюдая за ним – как он внимательно принюхивается, как ловко балансирует на трех лапах, как брызжет моча и как трясется его маленькая попка. Конор повернулся к Еве, намереваясь попрощаться, и обнаружил, что ее лицо оказалось очень близко к нему. А потом – ее губы. Теплые, сухие. Ее язык скользнул по его рту. Он почувствовал вкус алкоголя и сигарет. Это было так странно: ему не нравился вкус сигарет, но он не мог оторваться от ощущения ее губ на своих губах, их языков, перекатывающихся друг по другу. Она шагнула вперед и всем своим весом прижалась к нему, он чувствовал ее грудь сквозь тяжелую шерсть. Они целовались так, словно это могло продолжаться вечность. Конор почувствовал, как Ева скользит вниз, и подхватил ее, прежде чем она оказалась на земле.
– Ноги стали как желе. – Ева отступила от него, глядя на свои ноги, как будто они могли выглядеть так, как ощущались. – Извини, – сказала она, – я не целовалась ни с кем, кроме Шэя, уже двадцать лет.
– А из-за меня никто раньше не валился с ног.
Она улыбнулась и отвернулась. Он следил, как она идет мимо следующих трех домов, поворачивает к своему, тщательно запирает за собой черную железную калитку. У двери, с ключом в замке, она с серьезным выражением лица коротко оглянулась, прежде чем войти внутрь. Конор не шевелился. Он не был уверен, что произошло и что ему нужно было сделать. Когда Фиа в детстве впервые попробовал мороженое, то уткнулся в него лицом, как будто мог его вдохнуть. У Конора возникло такое же чувство от поцелуя Евы. Джинсы стали тесны в паху. Конор поправил их, а затем, слегка потянув Джаро за поводок, повернул обратно домой.
В доме было тихо: Фиа и Дермот давно легли спать. Беатрис сидела в гостиной перед камином, смотрела фильм и пила вино. Свет был приглушен, шторы задернуты. Она сидела на диване, поджав колени и обнимая подушку. Он взял бокал из ее рук. Ему нужно было избавиться от вкуса сигареты Евы.
– Хочешь, принесу тебе вина? – спросила Беатрис.
– Нет, я просто выпью твое.
Из-за спинки дивана он видел ее не стесненную бюстгальтером грудь под льняной футболкой. Он поставил бокал на стол и наклонился над ней, его губы слегка коснулись ее шеи. Она вздохнула и повернула голову, чтобы поцеловать его.
Было 2:27 ночи, а Конор все еще не спал. В комнате было настолько темно, насколько это возможно, окна занавешивали тяжелые бархатные шторы. Спящая рядом Беатрис не издавала ни звука. Он говорил себе, что поцелуй с Евой – это всего лишь поцелуй. Такое случается. Она была пьяна. Он счастливо женат. Он никого не искал. Он не чувствовал нужды в ком-то другом.
То, что запомнилось Конору в Харвуде, – это легкость, которая охватила его, когда они остались с Евой наедине. Большую часть того вечера, несмотря на выпитое, его синдром самозванца оставлял чувство, что все, что выходит из его рта, – в некотором роде ложь. Его угнетали написанные маслом портреты джентри, смотревшие со стен, полки с книгами в кожаных переплетах и жесткая неуклюжая мебель. Воздух, загустевший от застарелых клеток человеческой кожи. Однако остальные выглядели совершенно как дома. Они иначе двигались, иначе сидели, наслаждаясь окружающей обстановкой. Фрэнк, именинник и центр всеобщего внимания, тот вообще заполнял это пространство так, словно сошел с одной из картин на стене. Но когда Конор оказался в библиотеке с Евой, он забыл, где находится.
Его желание не было удовлетворено сексом с женой, оно лишь еще больше разгорелось: все время, пока он ласкал жену, он ощущал вкус Евы у себя во рту.
На следующее утро Конор отвез Беатрис с Фиа в бассейн и отправился в дом престарелых с Дермотом. Дермот поприветствовал сотрудников по имени, а многие жильцы поприветствовали его. Они нашли Молли в комнате-солярии: она сидела в кресле перед маленьким столиком и раскрашивала распечатанную картинку фермы формата А4. Пробор ей сделали на другую сторону, а кудряшки расчесали. Она выглядела исхудавшей – впалые щеки, костлявые руки, – но это могла быть иллюзия, поскольку на ней был большой кардиган, который Конор не узнавал. Она подставила лицо Дермоту для поцелуя. Вытерпела поцелуй от Конора. Все время вела легкую болтовню. Он не сомневался, что она осознает, кто он такой. Они пододвинули стулья и сели по обе стороны от нее. Она раскрашивала с таким же вниманием, с каким раньше разгадывала кроссворды. Пока что она раскрасила животных – корову в фиолетовый, собаку в красный, утку в зеленый.
Дермот заговорил о погоде, мягкой, пасмурной, о том, как они с Фиа строили замок из лего – подарок от Санты, – о готовке Беатрис: ее яблочный пирог был хорош, но не так хорош, как у Молли.
– Все дело в масле, – сказала Молли. Дермот подмигнул Конору. Конор не был уверен, что означало подмигивание: что это утешительная ложь или предупреждение не передавать его мнение Беа. Дермот попытался вовлечь Конора в разговор, рассказывая обо всем, чем они собирались вместе
