На санях - Борис Акунин
Так же поступай и ты. Воспоминания прогоняй ударами по одному плечу, мысли о будущем — по другому. Не нужно тебе пока думать ни о прошлом, ни о грядущем. Для того я тебя в лес и привел.
В последние недели жизни я научился тому, чего никогда не умел: ощущать «сейчасность». Я ведь — должно быть в силу профессии — всегда жил или минувшим, или будущим, а на нынешнее мгновение, которое и есть жизнь, моего внимания никогда не хватало. И вот я оказался там, где жизнь сжалась до считанных дней, и каждый стал огромной ценностью. У меня будто открылись глаза. Я смотрел на небо, на деревья, на снег и словно щелкал, щелкал, щелкал фотокамерой. Останавливал мгновения, и каждое было прекрасно.
Посмотри вокруг. Весенний лес, даже если сейчас пасмурно, абсолютно прекрасен.
Сейчас ты возьмешь вторую страницу, прочтешь вслух стихотворение моего любимого Георгия Иванова, а потом поднимешь лицо к вечереющему небу и будешь смотреть на ветки, ни о чем, совсем ни о чем не думая.
С бесчеловечною судьбой
Какой же спор? Какой же бой?
Всё это наважденье.
…Но этот вечер голубой
Ещё моё владенье.
Пожалуй, нужно даже то,
Что я вдыхаю воздух,
Что старое моё пальто
Закатом слева залито,
А справа тонет в звёздах.
Добрый вечер, любимая. Ты дома. Пора читать рукопись дальше. Потом — визит к «Черному доктору». И спать.
Глава 2
НЕНАВИСТЬ
Утром, как обычно, ударил колокол. Семь часов, а темно, как в глухую полночь — январь. И холодно, как же здесь холодно! Невозможно привыкнуть. Камины топят, только если на улице лужи покрываются льдом. Мадам Геру — руссоистка и приверженица спартанского воспитания. Ее девиз: «Ne Quid Nimis», «Ничего излишнего». Педагогическая теория пансиона построена на постулате, что все человеческие беды и нравственная развращенность проистекают от неумения обходиться достаточным. Надобно быть как можно ближе к природе. Природа отлично позволяет лишенным меха и шерсти млекопитающим, к числу коих относятся люди, существовать при температуре выше нуля градусов по Цельсию. Привычка согреваться огнем и кутаться в лишние одежды — следствие испорченности. Худший вред приносит только избыток пищи, отравляющий организм неперерабатываемыми тосксинами.
Поэтому в пансионе на улице Сен-Жак царят холод и голод. На завтрак дают сухарь и яблоко. В перерыве между уроками — кусок хлеба. В обед — горячее: вегетарианский суп. В семь часов — ужин: картофель, вареная морковь, вместо чая травяной отвар. Другие девочки отъедаются по воскресеньям и потом приносят из дому корзины со съестным, подкармливаются. Но принцесс Вюртембергских по воскресеньям домой не забирают. Ничего, говорила себе Лотти, когда сосало под ложечкой, я голодаю всю жизнь, давно пора бы привыкнуть.
Близость к природе означала, что и умываться по утрам — привычка вредная. Омовение — священный ритуал, коему следует отдаваться с полностью пробудившимся рассудком. Ученицы шли в класс заспанные и нечесанные. Воду приносили после первого урока, прямо в аудиторию.
Хоть от этого унижения принцессы были избавлены. Им полагались две привилегии, на которых настоял батюшка, оговаривая условия: отдельная спальня и собственная горничная. Батюшка нанял ее специально для пансиона. Утром Клара забирала ночной горшок, приносила воду умыться, а потом расчесывала девочкам волосы.
Лотти полежала еще немного, собираясь с духом, прежде чем вылезти из-под одеяла на холод. Горничной в комнате не было. Зажгла на столе свечу и, должно быть, пошла за водой. На табуретке уже стоял таз. Но пока не вернулась Клара, можно не вставать. Паули даже накрыла голову подушкой, чтоб не слышать колокола, который всё звонил и звонил.
Вот и Клара. Почему-то без кувшина.
— Всё, куклы немецкие, — сказала она, подбоченясь. — Выносите свою поганую посудину сами. И умывайтесь тоже сами. С меня хватит! Мало того что мне жалованья не платят, так теперь еще и кормежки ихней паршивой давать не будут! Или плати им три су в день! Ничего себе служба!
Никогда раньше Клара такою не была. Лотти не знала, что прислуга вообще умеет подобным образом разговаривать. Думала, грубить может только papá, потому что он кронпринц.
— Что с вами, Клара? — спросила она, садясь на постели. — Что случилось?
— А это вам объяснит старая скупердяйка. — Горничная сердито запихивала в котомку свои пожитки. — Ступайте к начальнице. Зовет.
Через минуту ее уже не было. На прощанье громко хлопнула дверью.
— Ваши высочества более не могут занимать отдельную спальню, — сказала мадам Геру, строго глядя на Лотти сверху вниз. В своем сером чепце с оборками и больших круглых очках она была похожа на филина. Ее и называли Madame Hibou, Филиниха. — Ваш отец обещал прислать плату в самое незамедлительное время, и я терпеливо ждала. Но неделя идет за неделей, деньги не поступают, а на мои письма принц не отвечает. Всякому терпению есть предел.
Обращалась она к старшей принцессе. Паули, как обычно, лучезарно улыбалась, невинно хлопала ресницами. Так на свете жить много легче, подумала Лотти, ежась под взглядом начальницы. Прикидывайся дурочкой, и всё будет легко. Вот и одноклассницы к Паули относятся совсем иначе. Правда, в младшем классе не так, как в старшем. Там все маленькие, еще незлые.
— Я вынуждена расселить вас, сударыни, — продолжила мадам, по-прежнему глядя только на Лотти. — Вы, мадемуазель, отныне будете жить в четвертом дортуаре. А ваша сестра — во втором. Делать уборку, как другие, вы, разумеется, не будете, у нас в пансионе чтут августейших особ, но в остальном извольте жить на общих основаниях. До тех пор, пока я не получу причитающуюся плату за кров, стол и обучение.
— Быть может, вы просто отошлете нас к отцу? — спросила Лотти, с ужасом представив жизнь в одной спальне с девочками из класса. На переменах к ней никто не подходил, не заговаривал, лишь косо, враждебно смотрели — обычно она уходила на лестницу и сидела там на ступеньке,
