Бестеневая лампа - Иван Панкратов
Он тяжело вздохнул, а потом подытожил:
— Сейчас иди в отделение. В десять часов будь у меня с этим вот видео и заявлением в прокуратуру на Липатова. Для начала от тебя лично. В десять часов. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Секретаршу предупрежу, пропустит без слов.
— Слушаюсь, товарищ полковник, — Платонов развернулся, сделал пару строевых шагов и вышел из кабинета командира. На часах над креслом секретарши было семь с четвертью. Надо было занять себя чем-то до начала рабочего времени, потом быстро сделать перевязки и вернуться сюда.
Смотреть кино его хватило чуть больше, чем на полчаса. Потом он написал заявление на Липатова и попытался раскладывать пасьянс, играть в «Зуму», листал какие-то фотографии из богатого госпитального архива дней рождения и присвоения очередных званий. Время тянулось очень медленно. Без двадцати девять пришел Рыков, переоделся и тут же убежал на утреннее совещание начальников отделений — они даже не перекинулись парой слов. Еще через полчаса мучительного ожидания Платонов накинул халат поверх капитанской формы, прошел в перевязочную, дал указания Юле, после чего заглянул к Терентьеву.
— Все нормально, — сказал Михаил, глядя на повязку. — Жаль, что все с начала, конечно, но спасибо вам. Я отцу ничего говорить не стал — он мне звонил недавно. Решил не беспокоить. В случае чего скажу, что вы решили немного продлить лечение — он все равно не проверит.
— Привет ему от меня передавай, — сказал напоследок Виктор, посмотрел на часы и решил, что больше ждать он не может. Лучше он эти последние двадцать минут посидит на скамейке у приемного отделения, чем в своем кресле. Скинув халат, Платонов положил во внутренний карман написанное заявление и максимально медленно, как только мог, направился в сторону штаба.
Погода несколько улучшилась. Морось прекратилась, асфальт на аллеях подсох. Проходя мимо госпитального магазинчика, он с удивлением увидел на нем надпись «Закрыто» — буквы даже немного выцвели, то есть висело это объявление не первый день. Платонов поинтересовался, что случилось с магазином, у начальника приемного отделения, который курил на крыльце.
— А ты не в курсе? — Кулешов выпустил дым в сторону, скривив рот. — Комиссия пару недель назад приезжала. Из прокуратуры. Что-то по бумагам прошерстили и выяснили, что следы этого магазинчика в карман нашего командира ведут. За ним прокуратура давно наблюдает — у него и на прежнем месте службы было, за что зацепиться. Он то ли заносит, кому надо, то ли прячет очень умело. Вот с этим магазином не повезло — закрыли. И еще зуб точат на киоск «Союзпечати» — но это совсем смешно. Если его уберут, нам даже ручку купить среди рабочего дня негде будет.
Платонов выслушал Кулешова и понял, что имел в виду Зубарев, когда говорил: «Кое-что они со мной сделали». Виктор не очень представлял себе, что собирался предпринять в ответ командир — но он почему-то решил поддержать Платонова в его поисках справедливости. А то, что справедливость у каждого своя, Виктор не сомневался. Как не сомневался ни на секунду и в том, что, идя к своей цели, он может невольно стать оружием в руках Зубарева. Но это Платонова мало беспокоило.
Ровно в десять часов он прошел по коридору мимо секретарши и каких-то двух гражданских, ожидающих приема, постучался и тут же вошел. Анжела даже не посмотрела в его сторону, чем вызвала — Платонов это слышал, — справедливое негодование в приемной.
— Пришел? — поднял голову от бумаг Зубарев. — Проходи на диван. Заявление где?
— Вот, — Платонов достал его и положил перед командиром. Тот бегло просмотрел текст, буркнул: «Сойдет» и нажал кнопку селектора.
— Анжела, позови гостей.
Те двое, что сидели в приемной, появились в дверях спустя пару секунд. Один высокий, седоватый, подтянутый, в дорогом костюме; второй — помоложе, поскромней, в свитере и джинсах, с блокнотом в руках. Зубарев встал, подошел, пожал вошедшему первым руку, второму коротко кивнул и указал на два кресла у стены напротив его стола. Места вроде бы почетные — но уж очень далеко от хозяина кабинета. Платонов на диване оказался словно меж двух огней.
— Сначала я познакомлю всех, кто друг друга впервые видит, — сказал Зубарев, не торопясь возвращаться за стол. — На диване у нас сидит капитан медицинской службы Платонов Виктор Сергеевич, ординатор отделения гнойной хирургии. В кресле слева — кандидат в депутаты областной Думы Липатов Герман Владимирович. В кресле справа, если честно, понятия не имею, кто. Надеюсь, вы сами представитесь и объясните, с какой целью находитесь.
Липатов жестом остановил своего спутника и хорошо поставленным голосом ответил Зубареву:
— Это руководитель моего предвыборного штаба Геннадий Сильченко. Между адвокатом и ним я выбрал именно Сильченко. Он в состоянии оценить все то, что вы можете здесь сказать, с точки зрения предвыборной компании. А адвокат — еще успеет, если понадобится.
Платонов с интересом разглядывал собеседников. Он понял, что Зубарев каким-то образом проинформировал Германа Владимировича о тематике предстоящей беседы и понимал, что ему придется сейчас выступить еще раз — с не меньшим напором, нежели утром. Но командир его опередил.
— Не буду затягивать нашу беседу, все мы люди занятые. Герман Владимирович, есть очень серьезные основания для того, чтобы вот это заявление, — и он постучал пальцем по листу, написанному Виктором, — было направлено в прокуратуру и следственные органы. У нас есть масса свидетельских показаний — вплоть до видео, — которые очень недвусмысленно дают понять, что ваш сын совершил хулиганскую выходку и нанес телесные повреждения сержанту Терентьеву, угрожая ему при этом холодным оружием и делая все это в составе организованной группы лиц…
Ни единой эмоции не отразилось на лице Липатова. Платонову показалось, что он даже не моргал все то время, что Зубарев излагал свои мысли.
— Заявление написано капитаном Платоновым, он хочет по закону добиться справедливости в отношении результатов своего труда. Сам пострадавший тоже сейчас пишет заявление — но уже от своего лица, как человек, получивший телесные повреждения. Я все понятно изложил?
Липатов кивнул, а потом что-то шепнул своему помощнику.
— Я могу ознакомиться с теми материалами, что есть у вас?
— Пожалуйста, — пригласил его Зубарев. Сильченко встал, подошел к столу, прочитал заявление, потом взглянул на объяснительные и в заключение попросил посмотреть видео. Взяв телефон, он вернулся в кресло, наклонился к Липатову, и они посмотрели его вместе.
— Чего вы хотите? — совершенно не изменившимся голосом спросил Герман Владимирович.
Зубарев сделал жест, приглашающий Платонова изложить свои требования.
— Мы хотим, — где-то в глубине души он просто в шоке был от этого «мы», но, тем не менее, выбрал именно такую форму, — чтобы ваш сын написал ходатайство о прекращении уголовного дела в отношении Михаила Терентьева в связи с примирением сторон.
У Липатова слегка приподнялась одна бровь. «Он из железа, что ли?» — подумал Платонов, а потом вдруг понял, что практически не видит на лице морщин. «Ботокс», — догадался Виктор и уже по-другому смотрел на эту безэмоциональную реакцию.
— Ну, вообще-то, сломанная челюсть — это личное дело моего совершеннолетнего сына. Он сам вправе решать, как поступить. И если уж он решил наказать обидчика…
Сильченко тронул его за рукав, привлекая внимание, потом наклонился и что-то долго шептал на ухо. Зубарев заинтересованно ждал, чем же все кончится.
— Я согласен, — выслушав Сильченко, сказал Герман Владимирович. — Только не думайте, что вы меня запугали. Я исключительно из человеколюбия. Все-таки человек руку потерял из-за своей глупости и самонадеянности. И я хочу вам напомнить о договоренности между вами, мной и главным хирургом округа…
— Я прекрасно все помню, — ответил Зубарев. — А также хорошо себе представляю, какой пиар-ход вы сможете сделать, используя эту ситуацию.
