Бестеневая лампа - Иван Панкратов
PS. Кажется, я потеряла у тебя свою сережку. Можешь оставить на память, можешь выкинуть — я за ней не приду».
Платонов достал кошелек, вынул из него золотой «гвоздик» и швырнул куда-то за спину. Внезапно поймал себя на том, что палец тянется к кнопке «Удалить чат» — как раньше, когда надо было прятаться. Тогда он попросил Ткаченко отпустить его на несколько часов, съездил домой, взял свои документы, после чего отправился в суд и подал заявление на развод.
Здоровьем Ларисы он поинтересовался один раз — ему дали телефон главврача. Все было вполне предсказуемо, она шла на поправку, но нужно было подобрать какую-то базовую терапию, на что требовалось время. Он собрался с духом, позвонил ее маме, объяснил ситуацию настолько, насколько смог. Теща собрала вещи, прилетела. К зятю в госпиталь не пришла, на звонки больше не отвечала. Да Платонов и не проявлял настойчивость.
А потом его уволили из армии. Денег от Министерства обороны перепало прилично — рука стоила недёшево. Но пилюлю это подсластило не очень сильно — он собирался уехать в другой город и начать новую жизнь. Туда, где его никто не знал, не слышал о его истории.
Он собрал свои вещи в рюкзак, заглянул к Петру Ивановичу, поблагодарил за спасённую руку, подошел к проходной, в последний раз посмотрел на госпитальный парк, что был ему домом почти двадцать лет, сдал пропуск и вышел на улицу.
Спустя несколько секунд он услышал, как ему кто-то сигналит.
На противоположной стороне улицы стоял знакомый джип. Алёна открыла окно и махнула ему рукой. Платонов посмотрел по сторонам, перешел, не торопясь, дорогу и остановился со стороны водительской двери.
Алёна улыбалась ему пухлыми красивыми губами с блестящей помадой.
— Мужчина, вас подвезти?
Платонов смотрел на нее, слегка прищурясь от яркого солнца, и молчал.
— Злишься, что не приходила проведать? — спросила она. — Так меня не было. Командировки, будь они неладны.
— Могла бы написать, — предложил вариант Платонов.
— Могла. Но не написала, — ответила Алёна. — И переживала за тебя сильно, между прочим. Подробности знаю, можешь не рассказывать — городок маленький.
Подумав еще несколько секунд, Платонов обошел машину, сел на пассажирское сиденье и сказал:
— Отвези меня на автовокзал. Пожалуйста.
— Собрался куда-то? — Алёна хотела его поцеловать, но остановилась на полпути. — Если не сильно далеко, могу подбросить.
— По моим меркам далековато. Сто километров.
Она села ровно, пристегнулась.
— Надолго?
— Хотелось бы навсегда, — не глядя на нее, ответил Платонов. — Но уж как получится.
Она помолчала минуту, потом включила радио.
— Думаю, чуть больше часа ехать — так что лучше под музыку.
Платонов не ответил.
Алёна пыталась разговорить его всю дорогу. Спрашивала про здоровье, про сломанную руку, про друзей, про жену. Он вяло отбивался от нее короткими фразами и отговорками, почти неотрывно смотря в окно.
— Куда тебе? — спросила она, когда машина въехала в город.
— На маяк.
— Встречаешься там с кем-то?
— Нет. Просто я там не был никогда. Хочу посмотреть.
Алёна вздохнула, но ничего не сказала. Свое отношение к ситуации она проявляла резкими перестроениями из ряда в ряд и длинными пронзительными гудками. Примерно через полчаса такой нервной езды они остановились у косы, в конце которой был виден маяк.
— Приехали, — неизвестно для чего уточнила Алёна. — Трамвай дальше не идет.
— Спасибо, — Платонов взял рюкзак с заднего сиденья и приготовился выходить, но она схватила его за левую руку.
— Ты можешь объяснить, что происходит? Мы что, чужими людьми внезапно стали? Или ты моим словам не поверил? Я тогда в машине, конечно, пьяная была, но каждое слово помню. Потому и не звонила тебе, и не приходила — понять хотела, нужна я тебе или нет?! Ты, между прочим, тоже ни разу не позвонил!
Платонов вздохнул.
— Эх, Алёна, Алёна… Ты хоть знаешь, что тогда человек умер? Молодой парень, восемнадцать лет ему было. Алексей Жданов из Саратова.
— Знаю, — не выпуская руки Платонова, ответила она.
— И умер он, потому что хирург, который его оперировать собирался, лежал на газоне со сломанной рукой и без сознания, когда его одна шизофреничка машиной сбила.
Алёна молчала и широко раскрытыми глазами смотрела на Платонова.
— И что? — спустя несколько секунд выдавила она.
— А почему она вообще там появилась? Почему Лариса оказалась в госпитале посреди ночи? Не скажешь? Ну так я тебе скажу. Потому что ты ей эсэмэску отправила. «Ваш муж опять с женщиной на дежурстве развлекается. Приезжайте, посмотрите. Доброжелатель». Так, говоришь, ты в машине тогда хоть и пьяная была, но за каждое слово отвечала? А за эти? Руку отпусти, дура, а то и ее сейчас сломаешь.
Алёна вздрогнула и разжала пальцы. Она часто моргала, у нее тряслись губы, в углу глаз выступили слезы.
— Я же… Но ты так ушел тогда… Мне больно было, ну просто физически…
— Мне тоже, — сухо сказал Платонов, показав Алёне послеоперационный рубец. — И не мне одному, — вспомнил он Инну. — Думала, я не узнаю? У Ларисы телефон изъяли после задержания. А она не я — ничего не удаляла. Счастливо обратно доехать. Доброжелатель…
Он усмехнулся, быстро выскочил из машины и бодро пошел по косе в сторону маяка. За спиной раздался длинный гудок, но он не обернулся.
Он шел, оставляя за спиной все, что у него когда-то было. Разрывая все связи с реальностью. Ноги несли его к маяку, как к какому-то условному краю Земли, где надо было надышаться полной грудью, постоять, подумать, принять решение.
Пришло сообщение от Алёны: «Ты можешь меня простить?» Платонов прочитал, вспомнил беспомощный затуманенный взгляд Леши Жданова за полчаса до смерти, убрал телефон в карман и продолжил идти. До него донесся еще один гудок.
Возле маяка он остановился, присел на камень, положив рюкзак рядом. Морской ветер шевелил его волосы, даруя ощущение мягкой женской руки. Через несколько минут этой волшебной медитации он почувствовал в себе силы ответить. Встал, достал телефон, открыл чат, мазнул пальцем по экрану, написал.
«Нет».
Палец не дрогнул над кнопкой «Отправить». Прикосновение к экрану. Сообщение из поля ввода прыгнуло в чат.
Спустя несколько секунд автомобиль дал задний ход, выруливая со стоянки. Виктор отвернулся и продолжил смотреть на закат, легонько поглаживая послеоперационный рубец и вспоминая слова своего деда, сказанные перед отъездом в академию.
— Ты, главное, живи по совести, работай по совести… — произнес он их вслух. — Дед, я стараюсь. Очень стараюсь, только как-то хреново пока выходит.
Он помолчал немного, и потом, глядя куда-то в небо, спросил деда, которого не было с ним уже шесть лет:
— Но ведь еще не поздно? Ведь еще есть время все исправить?..
Облака проплывали над ним молча, большие и спокойные, словно хмурясь широкими дедовыми бровями. Платонов вздохнул, взял рюкзак и пошел назад — начинать жить по совести.
