Бестеневая лампа - Иван Панкратов
Кошечкина кивнула и тут же достала из кармана большие ключи.
— Вот туда его и закрой. Как все закончим, будем разбираться.
— Мальчики, ведите в седьмую, — своим громким, но мягким голосом скомандовала Марина, протянув ключи солдатам. Плотников в очередной раз попытался вырваться, но, помня о едва не сломанной руке, сделал это больше для вида. Платонов вышел в коридор, пригнал каталку в палату.
— Давайте переложим сами.
— Кто бы сомневался, для чего в хирургии анестезиологи, — ухмыльнулся Кирилл. Вдвоем они сделали это легко — Платонов удивился тому, как скинул в весе Жданов по сравнению с тем, что было, пока он лежал у него в отделении.
В операционной, естественно, никто не спал — такие события в отделении не располагают к покою. Оксана, которой сказали о предстоящей операции, переоделась и готовила набор инструментов для лапароцентеза. Жданова вкатили внутрь, на ходу надев ему одноразовые бахилы и шапочку.
Звонок в приёмное запустил цепочку доставки ведущего хирурга в госпиталь. Санитарная машина быстро укатила в ночь. У Платонова было время на диагностику и принятие решения. Он вынул из именного пакета свою операционную форму, когда телефон завибрировал снова. Еще один входящий от Инны. Время ответить было. Он нажал на экран.
— Да, дорогая.
В ответ он услышал только чье-то дыхание. Потом что-то с громким стуком упало на пол.
— Алло? — переспросил Платонов. — Что там у тебя происходит?
Какой-то скрип, очень знакомый, потом непонятное шуршание и вздох. Следом он услышал гудки.
— Это же кресло, — вслух сказал Виктор. — Точно…
Кто-то в его ординаторской сидел в кресле начальника, звонил ему с телефона Инны, ничего не говорил и только молча вздыхал.
Кирилл заглянул за шторку:
— Даю вводный, потом интубирую. Ты мойся. Бледненький он какой-то, давление неважнецкое, сатурация падает. Там точно кровит где-то.
Платонов, не шевелясь, смотрел на телефон, пытаясь понять, что происходит. Потом дал Кириллу жестом понять, чтобы подождал секунду, и набрал номер Варвары Михайловны.
— Это Платонов. У меня там в кабинете все в порядке? Проверьте прямо сейчас, пока я не помылся.
Он услышал, как медсестра встала из-за своего стола, прошла к двери, лязгнула навесным внутренним замком, вышла на площадку:
— Дверь вот у вас открыта настежь, Виктор Сер… Это что ж такое?! Это ж Лариса ваша, господи, что натворила!
Платонов услышал чей-то сдавленный голос (слова было не разобрать), потом шум, какую-то возню, стуки — в этот момент он, не убирая телефона от уха, летел на улицу, не обращая внимания на возгласы недоумевающего Кирилла. Толстая металлическая дверь распахнулась перед ним, как лист бумаги, он споткнулся на ступеньках, но удержался на ногах и побежал по тропинке к своему корпусу.
В свете небольшого фонаря над крыльцом он увидел белый автомобиль с включенными фарами.
Их с Ларисой автомобиль.
Кто-то выскочил из дверей, быстро сел за руль. Машина сначала рванула по аллее, но потом, похоже, водитель увидел бегущего человека и свернул на газон. Спустя секунду Платонов понял, что они не разойдутся. Ему удалось подпрыгнуть над капотом, чтобы спасти ноги — удар пришел в лобовое стекло, он всем телом упал на него, ощутив, как оно мнется, и потом его отшвырнуло в сторону, на одиноко стоящий вяз, мимо которого пролегала тропинка. Ударился головой и еще пару секунд, лежа на траве, видел какие-то яркие вспышки перед глазами, затем услышал сухой металлический удар, чей-то крик.
Он пытался встать, опираясь на землю и дерево руками, но правая оказалась сломана, он упал снова. Кто-то подхватил его за плечи, Виктор застонал и увидел, как от отделения к нему бежит медсестра.
— Заливайте! — кричали за спиной. — В отделении возьмите огнетушитель!
Сумев повернуть голову в сторону, сквозь пелену перед глазами, практически выключаясь, он увидел машину, воткнувшуюся в дверь электрической подстанции. Капот ее взбух пузырем, в нем что-то дымилось. Потом на машину неожиданно стал падать снег
(снег летом)
— и сознание покинуло его…
16
О том, что случилось, он узнал на следующие сутки. Очнулся в «травме», в отдельной палате. Увидел руку в пластиковом гипсе. Начал с простого — вспомнил и произнес вслух свое имя и то место, где находится. Когда через несколько минут в палату заглянула медсестра, чтобы проверить капельницу, спросил у нее день и время. И только потом осознал, что не помнит, какие причины привели его сюда. Вот его вызывают в хирургию, вот вытаскивают Жданова из начинающейся гипогликемической комы, вот закатывают в операционную, чтобы разобраться с селезенкой. Потом — провал. Платонов пытался отматывать эту ночь назад, как пленку в магнитофоне — вспомнил, как разговаривал с Гусевым, как поцеловал Инну и отправил ее в ординаторскую. Дальше в прошлое вспоминать было еще проще — но совершенно бессмысленно.
Банальная ретроградная амнезия, которую столько раз наблюдал, случилась и с ним самим. Как будто из операционной шагнул в какую-то темную комнату, где ему сломали руку и выкинули на свет в палату травматологии.
Видимо, сестра доложила, что он пришел в себя — к нему заглянул начальник отделения, подполковник Ткаченко. Зашел молча, постоял в дверях, помолчал. Потом присел на кровать напротив. Платонов с трудом повернул голову, поудобнее устраивая ее на подушке.
— Ну здравствуй, Витька, — кивнул Ткаченко. Он называл его так с самого первого дня знакомства, хотя был старше всего на три года.
— И тебе не хворать, Петр Иваныч, — хриплым голосом ответил Платонов. — Мне бы попить.
Ткаченко встал, налил из графина за головой Платонова стакан, протянул в левую руку, не закованную в гипс, помог приподнять шею. Жадными глотками удалось смягчить пересохшее горло. Платонов немного пролил на подбородок, захотел вытереть и машинально ткнулся голубым пластиком в лицо.
— Что там? — он кивнул на руку.
— Многооскольчатый перелом обеих костей со смещением, — Петр Иванович поставил стакан на стол и вернулся на свое место. — Надо будет дня через три-четыре пересобрать, а то мне это все не нравится. Снимки потом покажу, я ж понимаю, тебе интересно.
— Мне другое интересно, — раздраженно ответил Платонов. — Как я тут оказался, можешь мне рассказать?
— Да я могу… — Ткаченко вздохнул. — Только командир просил… Ну как просил — приказал! — не общаться с тобой, потому что ему следователь запретил.
— Что за бред, — попытался возмутиться Платонов, но у него не очень получилось. — Лечить меня тебе не запретили? Я же могу узнать обстоятельства своей травмы.
Петр Иванович встал, выглянул в коридор, потом плотно закрыл дверь и сказал:
— Нехорошая история вышла. В целом.
— Давай, не тяни, — Платонов попытался сесть, но у него не получилось, слабость была какая-то запредельная. — Говори, как есть.
— Сбила тебя твоя жена. Вашей машиной, — начал Ткаченко. — Ночью посреди госпиталя. Прямо на газоне возле хирургии. Ты сначала на лобовое упал, а потом она на кочке подпрыгнула, и ты в сторону улетел, прямо об дерево, что у ведущего под окном растет. А дальше — аллею проскочила и врезалась с другой стороны в щитовую будку, от которой полгоспиталя запитано. Врезалась здорово, подушки сработали, под капотом то ли задымилось, то ли вспыхнуло что-то. Дверь в подстанцию она проломить не смогла, но очень сильно ее внутрь вогнула, там что-то вырубилось — и свет погас в нескольких отделениях. Из хирургии прибежали с огнетушителем, запенили капот и будку, вытащили твою Ларису. Лицо в крови, нос сломала о подушку. Тебе нашатыря сунули, ты вроде очнулся, говорил что-то, но Варвара твоя не поняла. Позвонили в приемное, дежурный терапевт прибежала…
Платонов ожидал, что после слов Петра Ивановича он вспомнит все и сразу — но чуда не происходило. Он просто воспринимал рассказ Ткаченко как обыкновенную историю, что случилась не с ним, а с кем-то посторонним.
— Жена твоя все это время на земле сидела возле машины. Кровотечение, говорят, несильное было. Сидит, из стороны в сторону качается, шепчет что-то, — Ткаченко старался
