Физическое воспитание - Росарио Вильяхос
– Ана говорит, что в натуральном виде оно лучше всего.
– Кто – оно?
– Ну, это дело.
– Какое еще дело? – не унималась Каталина, притворяясь, что не поняла.
– То самое, каким моя подруга Ана уже занималась с Карлосом. Она говорит, в первый раз лучше без резинки.
Каталина наморщила нос, как человек, который, войдя в дом, обнаруживает, что где-то наступил кроссовками в собачье дерьмо.
– Потому что с резинкой – это неестественно, – продолжал Хуан. – От этого даже бывает этот, как его, профилактический шок.
Может, у него это и вызовет шок, но позволить, чтобы ей совали внутрь чужую часть тела (да еще, возможно, не очень чистую), – ни за что, подумала тогда Каталина. Она не стала спорить с Хуаном, потому что не хотела задеть его чувства или дать понять, что эта тема не вызывает у нее ни малейшего интереса.
Хорошо, что она хотя бы издалека поняла, к чему он клонит, и успела подготовиться – запастись оправданиями, чтобы ни на что не соглашаться. С отцом Сильвии так не получилось. Что, если она дала ему согласие, сама того не заметив? Она ведь не сказала «нет», хоть и «да» тоже не говорила. Она вообще ничего не сказала – только попыталась отвести лицо в сторону, но, может быть, это надо было делать решительнее. А еще она могла закричать, но подумала тогда, что у нее будут проблемы или она поставит в неудобное положение этого мужчину, отца той самой подруги, которая всегда так хорошо к ней относилась и чья семья до того дня казалась Каталине гораздо лучше ее собственной.
С Хуаном, наоборот, всегда было понятно, чего она хочет или не хочет. Ладно еще, что она пыталась ходить на каблуках и однажды затолкала себя в бархатное платье с подплечниками, но совать кусок чужой плоти туда (теперь это даже не называлось тем местом) – это уже из ряда вон. А сексом она не хотела заниматься не столько потому, что была ханжа, пуританка или мужичка, как болтали у нее за спиной некоторые девочки в школе или те ребята с дополнительных занятий, сколько потому, что не рисковала кому-то доверить свое тело. Она сама не проявляла нежности к собственному телу, и кто бы ее ни трогал – тот мальчик со своей игрой в доктора, или настоящие доктора, которые ее выслушивали своими стетоскопами, или мама, пытающаяся стереть ей безымянную часть тела, – Каталина чувствовала в этих прикосновениях не ласку, а равнодушие экспериментатора, и она не сомневалась, что Хуан птица того же полета, тем более что он еще ни с кем не спал. Зато с парнем кажется проще: никто точно не будет сравнивать одно тело с другим. Если бы она покопалась в себе, то обнаружила бы, что не испытывает к Хуану никакого влечения и что в глубине души ее воротит от мыслей о девственности и ее лишении, о собственном теле с чужим телом, о своем теле с телом Хуана – буэ… Она совсем не это воображала, когда фантазировала о том, как заведет себе парня, и сомневалась, стоит ли таких неудобств возможность в один прекрасный день покинуть родительский дом. Может быть, когда-нибудь в будущем она отважится на это, но точно не с Хуаном; правда, пока что она не пресекала его уговоры (они же попытки давления), и он рассчитывал вскоре сообщить во всеуслышание, что он сам уже не девственник и вдобавок лишил девственности девушку.
Как раз в то время к ним в школу приходили с лекциями по половому воспитанию. Каталина помнит, что несколько девочек и один мальчик из ее класса были освобождены от этих занятий по религиозным убеждениям, как будто от убеждений у тела пропадают отверстия и выступающие части. Ей самой тоже пришлось бы пропустить эти занятия, если бы она не наловчилась подделывать папину подпись. Она думала, там будут рассказывать, как не заразиться ВИЧ и другими болезнями, но почти вся лекция оказалась о том, как предотвратить беременность, чтобы не пришлось делать аборт. Она заметила, что обращались только к девочкам, а мальчики гоготали даже тогда, когда объясняли, как надевать презерватив. Каталина слушала лекцию, как будто все это не имело к ней отношения, – как будто у нее между ног ничего нет, а если и есть, то стерильное и бесплодное, вроде того как она в начальной школе думала (как и некоторые одноклассницы), что женщина может забеременеть, только если по-настоящему захочет. Биологические детали ее не интересовали ни на тех уроках в женской школе, ни на этих лекциях, тоже сосредоточенных вокруг одного вопроса. Каталину гораздо больше занимали другие вопросы (волновавшие и Хуана). Например, что значит, если девушка говорит «да», или говорит «нет», или вообще ничего не говорит (хотя она заключила, что молчание, видимо, означает одно большое «да» на все). Еще она приняла за норму то, что девушки соглашаются на это дело без презерватива. Потому что парни их просят. Наверняка рассказывают им про токсический профилактический шок или что-нибудь в этом роде. Может быть, потому что не уступить желанию парня означает рисковать, что он ее бросит, или остаться беззащитной перед более страшной угрозой, например волком. В общем, Каталина по-прежнему думала, что девушки занимаются этим по какой угодно причине, кроме как по собственному желанию. На женское желание она смотрит с таким же сомнением, с каким пьет пиво: горький вкус надо терпеть, говорит она себе, надо просто привыкнуть. Она представляет, как скажет кому-нибудь (но не Хуану): «Ладно, давай лишимся девственности», – покорится и примет его семя, и поначалу это будет как пиво, которое она так и не научилась пить не морщась, а потом обернется роскошным золотым дождем, как на той картине в стиле модерн, где Зевс в таком облике проникает в вагину Данаи, мифической царевны, которую отец заточил в пещере, чтобы она не зачала ребенка, потому что оракул предсказал, что этому ребенку суждено его убить.
Как же ее вдохновляет античная мифология! Отдельного предмета по ней нет, но ее проходят на других уроках, например на истории искусства, философии и даже на латыни. Она до этого уже знала некоторые мифы благодаря фильмам по телевизору. «Битва титанов», «Ясон и аргонавты», «Странствия Одиссея». В школе говорили, что эти истории были придуманы, чтобы осмыслить события, иногда происходившие в реальности, которым в то время люди не умели найти объяснения.
А откуда вообще пошел миф о Данае, размышляет она, чтобы не думать о дороге. В любом случае этот мужчина мало что может сделать, пока ведет машину. Каталине представляется, что в основе мифа мог быть реальный случай, когда какой-нибудь отец заточил свою дочь в башне. Но если в ее темницу не мог больше никто войти, тогда получается, что забеременеть она могла только от одного человека. Каталина вдруг понимает, что совсем недавно слышала похожую историю. Она думает о Данае и об Амалии, и ей впервые приходит на ум разгадка ее беременности. Если так, то какой мифологический сюжет придумают ее родители, чтобы это не вышло на свет? Конечно, все соседи подозревали правду (как теперь подозревает Каталина), но не собирались ничего делать, кроме как закрыть на это глаза.
Дом, в котором живет Каталина, – те еще джунгли. Соседки ругают мужей последними словами, но только за глаза.
