После завтрака - Дефне Суман
– Давай поглядим на эти, Ширин. Смотри, кто это?
Когда мы остаемся наедине, как сейчас, мне нравится называть прабабушку по имени. Она не возражает. Может быть, не слышит. Так мы с ней словно бы становимся подружками. Ширин и Селин.
Я наугад достала фотографию. Черно-белую. Три девочки. Сидят на земле у дверей этого дома. Точнее, на расстеленном на земле покрывале. Самой старшей, симпатичной и светловолосой, лет пятнадцать. Она шьет или что-то вышивает на куске ткани. Самой младшей лет девять-десять, у нее пухлые ножки, короткие волосы и озорное личико. Посередине – девочка с удивительно красивыми глазами, которые сводили юношей с ума, когда та была еще ребенком, моя тезка Сюхейла. Моя бабушка, с которой я никогда не виделась. Поскольку она умерла очень молодой, я не могу представить ее бабушкой. Для меня она все равно что героиня какого-нибудь романа. Просто имя. Forever young[42] Сюхейла.
– А другие две девочки кто, Ширин? Подружки Сюхейлы? Смотри, она из них самая красивая. Видишь?
Прабабушка взяла фотографию у меня из рук, надела очки, висевшие на цепочке у нее на шее. Провела пальцем по лицам всех трех девочек. Я затаила дыхание. Иногда она вдруг ни с того ни с сего выдает такие интересные истории! Однажды рассказала, как в Париже, будучи студенткой, позировала обнаженной в академии художеств, чтобы заработать денег. Причем смотрела, когда рассказывала, на фотографию Сюхейлы, как и сейчас. Какая связь, спрашивается? Позируя, он простудилась и несколько дней потом лежала больной. Никого рядом не было. Она думала, что умирает. Такие вот истории.
Однако на этот раз бабуля, не сказав ни слова, вернула фотографию в коробку и протянула мне другую. Снова Сюхейла. Сидит на лошади. Должно быть, это Большой круг. На заднем плане видно Хейбели, бескрайнее море и пушистые облака. К то-то держит лошадь под уздцы. Волосы Сюхейлы развеваются на ветру. На лице смущенная улыбка. У Сюхейлы целая куча снимков – потому что ее отец, мой прадед, профессор математики, увлекался фотографией. Он привез из Германии «Кодак» и старался запечатлеть как можно больше моментов жизни своей дочери.
Вот Сюхейла ест мороженое на фоне большого красивого здания. Возможно, это отель. А тут она загорает в шезлонге на нашем деревянном причале. Прикрывается рукой от солнца и улыбается. На голове большая соломенная шляпа. Доски причала еще не почернели и все целы. Вот худенькая, вытянувшаяся Сюхейла танцует с каким-то черноволосым юношей на балу в отеле «Сплендид». Грудь у нее совсем еще маленькая. Эту фотографию сделал фотограф отеля. Здесь Сюхейла не улыбается, но и печальной не выглядит, просто задумчивой. И все равно она красавица, настоящая красавица. Лебединая шея. Тоненькие изящные руки. Ни мне, ни тете Нур не сравниться с ней красотой. Может быть, потому, что когда смотришь на нее, кажется, что она знает что-то такое, чего не знаем мы. Что же она знает?
Прабабушка вдруг швырнула прочь фотографию, которую держала в руках. Целилась в пустой камин. Пробормотала что-то неразборчивое. Фотография упала на темно-синий ковер у наших ног.
– Убери эту коробку. Принеси синюю!
Я опустилась на колени и посмотрела на упавший снимок. На нем снова была Сюхейла, на этот раз в детстве. Волосы короткие, с челкой. Сидит на коленях у отца. Одета в шорты на лямках – похоже на скаутскую форму. Они с отцом читают какую-то книгу – один из томов мировой классики в белых переплетах, что стоят на нижней полке. На носу у профессора математики очки с круглыми стеклами. Пальцы на руке, обнимающей Сюхейлу, длинные, тонкие, белые-пребелые. Почему прабабушка отшвырнула эту фотографию? Позавидовала душевной близости между отцом и дочерью? Я еще раз посмотрела на снимок. Да, очень даже может быть. Они выглядели такими любящими, такими счастливыми, и казалось, что никто больше им не нужен. Я повернулась к бабуле и погладила ее коленку – ну, чтобы она поняла, что я догадалась, в чем дело. Она отодвинулась. Значит, сегодня один из тех дней, когда нам не нравятся прикосновения. Понятно. Бабуля топнула ногой в белом чулке. Словно обиженный ребенок.
– Принеси синюю!
В темно-синей коробке хранились самые старые фотографии – времен молодости Ширин-ханым. Маленькие, с обтрепанными краями, некоторые сняты в студии, некоторые напечатаны на открыточной бумаге. В детстве эта коробка интересовала меня меньше всего. Теперь – другое дело. Я еще не успела снова сесть на диван, как прабабушка выхватила коробку у меня из рук и стала торопливо перебирать пыльные, темные, коричневатые снимки – что-то искала. Потом нашла. Взяла фотокарточку узловатыми пальцами и покачала головой.
Я вытянула шею и посмотрела через ее плечо. Мои ноздри наполнились частичками пудры, которую Садык каждое утро помогает наносить прабабушке на лицо. Очень знакомый аромат – и в то же время очень странный, запах далеких времен. Этим он похож на запах из ящиков стола, оклеенных бумагой с цветочным рисунком, – в той комнате, где спит папа. Эта комната когда-то принадлежала моему прадеду, профессору математики. Тому самому, что обнимал свою дочь Сюхейлу и читал вместе с ней книгу на фотографии, которую отшвырнула прабабушка. Он умер, когда Сюхейле было пятнадцать лет. Я это знаю из сбивчивых рассказов Садыка. Сюхейла очень тосковала по отцу. Едва окончив лицей, она вышла замуж за богатого бизнесмена по имени Терджан Булут. Это мой дед, отец тети Нур и папы. Терджан Булут с тех пор еще больше разбогател, но нами не интересуется. После того как Сюхейла умерла от инфаркта, он женился на молоденькой, младше папы, девушке, с которой познакомился в Таиланде. Папа и тетя Нур с ним больше не общаются. Ну и я, естественно, с ним не знакома. Знаю его только по рассказам папы и тети.
Теперь мы смотрим на другую фотографию. Ширин Сака в парижском кафе. Круглый столик, чашечка кофе, круассан. У молодой Ширин короткие волосы, уложенные холодной волной. Губы накрашены темной помадой. Шляпка лежит на столе. День, должно быть, зимний – Ширин одета в светлое пальто. Сидит, закинув ногу на ногу. Худенькие лодыжки плотно оплетены ремешками остроносых туфель. Картину замечательно дополнила бы длинная сигарета с мундштуком, но, насколько я знаю, бабуля никогда не курила. Несмотря на всю свою богемную жизнь. Несмотря на то, что позировала обнаженной в академии художеств. Кто знает, может быть, она в то утро встала с постели, в которой спала с Сартром, и пошла в кафе?
– Ну ты и красотка, Ширин! Наверняка все мужчины были в тебя влюблены!
