После завтрака - Дефне Суман
– Бурак! Бурак! Бура-а-ак!
Селин на полной скорости влетела на велосипеде в сад и резко затормозила у ближних к морю столиков, так что из-под шин полетела белая пыль. Я смутился. Пытаясь выглядеть спокойным, снял наушники и удивленно поднял брови. В чем дело, Селин? Это она трезвонила как сумасшедшая. Положив велосипед на землю между двумя столиками, подбежала ко мне. Щеки раскраснелись, синие глаза сияют, словно их к электричеству подключили. Задыхаясь, выпалила:
– Бурак, ты не поверишь, что я узнала! Быстрее собирайся. Тебе нужно услышать эту историю от бабули, пока она ее не забыла! Вставай, вставай же! Пошли скорее!
14
Я вошла в библиотеку. Дверь тихонько скрипнула.
Бабуля сидела на диване напротив камина. Маленькая, крохотная. Кажется, если обнять ее, то она выскользнет из рук, как мыло. От одного прикосновения рассыплется, словно пепел. Волосы цвета платины расчесаны и скреплены заколками. Одета в ночную рубашку из пестрого шелка. На ногах, несмотря на жару, белые компрессионные чулки. Бледная кожа, идеально прямая спина… Точь-в-точь фарфоровая кукла. Кукла Ширин. Мне вспомнилась история про Сартра. Неужели она в самом деле спала с ним? Эта крошечная старушка, уставившаяся в пустой камин, когда-то стонала в объятиях Сартра? А оргазм у нее был? Что если сесть рядышком и спросить: скажи-ка, Ширин, милая, какой был Сартр в постели? Удовлетворял ли тебя? Или ты притворялась? Стонала, чтобы ему было хорошо и чтобы он ни в коем случае не подумал, что плох в любовных играх? Делала ли ты вид, что от парочки его прикосновений достигаешь вершин наслаждения?
В библиотеке было темно и душно. Садык-уста снова задернул шторы. Бордовые, из плотного бархата. Я подошла к окну, выходящему на море, раздвинула шторы, открыла окно. Ух! Соленый влажный ветерок ворвался в библиотеку, разбавил стоявший в ней запах старой мебели и пыли. На море ни морщинки. Соседи разожгли в саду огонь в мангале. Столов понаставили. Белые пластмассовые столы, белые тарелки, пластмассовые стулья, у которых ножки разъезжаются… К ним на праздник приехали гости из Стамбула. Соседи выносили в сад шампуры с нанизанным мясом, котлетами, помидорами, сладким перцем. Шутили, смеялись. Их светловолосые сыновья купались в море у бетонного причала под присмотром няни-филиппинки. Сад у них как в рекламном ролике. Лужайки ярко-зеленые, кусты желтых и белых роз одинаковой высоты, гортензии, желто-белые маргаритки, – и все цветы покачиваются в такт дуновениям ветерка в симфонической гармонии друг с другом. Наш сад по сравнению с этим словно бы вырос в другой климатической зоне. Ботаническая стыдоба – такой он весь сухой и неухоженный. Да еще и ветки нашей шелковицы нависают над их газоном, с них падают ягоды и пачкают дорожки, выложенные галькой. Поскольку мы не разрешаем соседям спилить ветви, они нас недолюбливают.
Когда я отвернулась от окна, глаза не сразу приспособились к полумраку. Почти ничего не видя, я прошла среди массивных деревянных книжных шкафов, письменного стола, журнального столика, расположение которых помнила наизусть, и остановилась перед бабулей.
– Посмотрим фотографии?
Она не ответила. В детстве я провела немало часов напротив этих книжных шкафов, сидя у нее на коленях и рассматривая вместе с ней старые фотографии. Тогда она еще была в полном порядке. Не впадала в забытье, как сейчас. Подолгу рассказывала мне истории, связанные с каждым снимком. Очень хорошо, что она так делала. Теперь я пересказываю ей эти же самые истории. Я достала из шкафа рядом с камином старинную, покрытую красным бархатом коробку из-под шоколадных конфет. На книгах классиков мировой литературы лежал толстый слой пыли. Эти два слегка тронувшихся старика, Садык и Ширин, не желают впускать в дом уборщиц. Папа сколько их упрашивал. И сиделку тоже не хотят нанимать. Несколько раз папа, несмотря на все их возражения, приводил согласных на такую работу женщин, но эти двое их выжили. У них болезненная тяга к одиночеству.
Я присела рядом с прабабушкой, протянула ей коробку. Своими скрюченными костлявыми пальцами она достала одну фотографию, поднесла поближе к глазам. Я тоже склонилась и посмотрела. Тетя Нур и папа качаются на качелях. Это те качели, что подвешены на перекладину решетки для винограда у нас в саду. Тетя еще очень маленькая, но одета шикарно, в бело-синее платье с оборочками. На ногах белые гольфы с помпончиками. Чья-то рука придерживает ее за спину, чтобы не упала. Папе лет семь-восемь. Его волосы аккуратно расчесаны на косой пробор. Он стоит на качелях ногами, такой же тощий, как сейчас, и со всегдашним унылым выражением на лице. А тетя Нур такая очаровашка. Смеется. Ее огромные глаза в солнечном свете, падающем сквозь виноградные листья, выглядят ярко-зелеными.
Прабабушка положила фотографию назад в коробку и вздохнула. Поняла ли она, кто эти дети на качелях? Я взяла из шкафа другую коробку, тоже бархатную, но зеленую. Все тот же шоколадный запах, но фотографии другие. Почти все черно-белые, только две цветные, да и те сняты «Полароидом». Теперь среди моих приятелей «Полароид» вошел в моду, но Ширин Сака могла бы
