Экспресс-36 - Борис Сандлер
— Господа делегаты! Я представляю здесь чисто академический сектор. Вот почему я хочу сказать: пришло наконец время очистить наш замусоренный идиш от всех и всяческих «истов» — анархистов, бундистов, социалистов, коммунистов! Наш сектор делает все, чтобы идиш стал идеологически чистым…
Легкий ропот пронесся по залу — как предупреждение, что от собравшихся ораторше не приходится ждать ничего хорошего. Ее лицо, как и лица многих других делегатов этого внезапного съезда, было мне хорошо знакомо, но вспомнить ее имени я не мог, как будто видел все это во сне. Ораторша тем временем вещала свое:
— Ради широкой демократизации языка мы должны очистить его от всех анахронических компонентов, а именно: семитских, германских, славянских, романских, и оставить один-единственный компонент — английский!..
Последнее слово она прокричала в настоящей истерике. Зал взорвался. Кричали все и со всех сторон, так что трудно было хоть что-то понять. И снова положение спасла клезмерская капелла, на сей раз — при помощи ритмического танца.
Внезапно пискливый голосок перекрыл оркестр: «А почему молчат делегаты из Комитета за единое правописание?»
— Мы не молчим! — послышался басовитый голос. — Мы всегда на боевом посту.
И тут же на ступеньки широкими шагами поднялся высокий белокурый отрок, который деловито сообщил:
— Меня зовут Хаим-Ицл-Велвл-Шпицл! От имени Комитета за единое правописание предлагаю всем идишистам доброй воли принять участие в Марше миллионов на Вашингтон. В рамках марша наши активисты сожгут напротив Белого дома ненавистный «немой алеф»!
Его пламенный призыв вдохновил некоторых делегатов. Послышались выкрики: «Хватит молчать!», «Немой алеф — на мыло!» Но сразу же раздался и голос из противоположного лагеря, от одного из несгибаемых «алефистов»: «Долой Невежд-заединщиков! Гори огнем все их „хиреки“ и „пасехи“!»
— Почему не дают слово феминистскому движению?
— Дискриминация!
— Да пусть говорят, лишь бы заткнулись!
Смех разрядил атмосферу. На ступеньки с трудом взобралась полная, слегка прихрамывающая женщина. Повернувшись к делегатам, она сказала:
— Мы требуем от сегодняшнего съезда положить конец мужскому роду в нашем языке. Идиш — язык свободных женщин!.. Мы требуем также, чтобы съезд принял решение, кого называть «бабушкой еврейской литературы»! Долой дедовщину!..
Пылкая феминистка еще не сошла со ступеней, а на них уже появилось странное создание с мужским лицом и женской фигурой. Одето «оно» было в короткое платьице светло-зеленого цвета, шею украшали красные бусы. Наряд гармонично дополняли красные лакированные туфли на высоком каблуке. Виляющей походкой создание взошло наверх. В такт цоканью его каблуков кларнет начал подыгрывать мелодию известной народной песни «Все мы братья».
Встав лицом к аудитории, представитель сексуальных меньшинств провозгласил:
— Сестры и братья, от имени движения «X + П» я приветствую этот исторический съезд. Наше племя избрало для себя идиш, поскольку идиш всегда выступал как язык униженных, но веселых! Мы тоже унижены обществом и требуем равноправия! Так выразим же нашу солидарность и все вместе споем: «Веселы мы и бодры, ой-ой, и бодры! В песнях наших нет хандры, ой-ой-ой…»
В этот момент весь зал подхватил: «Ой-ой-ой-ой — йо-йой…» Подняв руки над головами и легко покачиваясь вправо-влево, делегаты в едином порыве запели:
Вместе держимся везде,
Ой-ой-ой, везде!
Не найдешь таких нигде,
Ой-ой-ой!
Песня заполнила станцию и отозвалась из туннелей гулким эхом. На этой высокой ноте всеобщего единения исторический съезд «Радость идиша» вполне мог бы и завершиться — но на ступени уже поднялся очередной выступающий, рыжий парень с табличкой, на которой значились три большие буквы: «ГОИ» — очевидно, аббревиатура какой-то организации. Рыжий поднял руку. Его уверенные движения выдавали опытного оратора.
— Работа́й! — это слово он произнес на сефардский манер. — Я выступаю от имени движения «ГОИ», что означает «Горе от идиша»…
Стальной голос оратора словно перерезал нить охватившего всех братского единения. Испуганная тишина повисла над головами делегатов.
— Извините, что мне приходится говорить на отвратительном языке галута, на мерзком еврейском жаргоне. Зато все меня хорошо поймут. Пришло время сказать открыто, чтобы весь мир слышал: идиш — продажная девка в руках леваков! Все наши беды — от идиша! Не будь идиша, не было бы и еврейского изгнания! Идиш испортил не только иврит, но и языки других народов, среди которых евреи жили, — немецкий, польский, русский, украинский, французский, английский и так далее… Такое поведение галутных евреев привело к преследованиям и погромам!..
Впервые за все время съезда я почувствовал, что должен спрыгнуть со скамейки и пробиться к ступеням. Толпа как будто окаменела от вызывающего выступления рыжего парня. Но Иона-Джона схватил меня за руку. Приставив палец к своим пухлым губам, он несколько раз покачал головой: «Нет!»
— Более того, — продолжал рубить свою правду-матку рыжий, — если бы не идиш, не было бы и крематориев в концлагерях! Идиш привел к Шоа! В огне Шоа идиш и сгорел!..
— Клевета!..
Крик, наполненный болью, пронзил тишину. «Клевета!..» — звучало с того места, где, прижавшись плечом к плечу, стояла группа пожилых людей. Двое из них держали транспарант со словами из гимна еврейских партизан: «Никогда не говори: надежды нет!»
— «ГОИ» — враги народа! — провозгласил кто-то из этой группы.
А рыжий представитель «ГОИ» по-прежнему стоял на верхней ступеньке и выкрикивал: «Долой презренный жаргон! Да здравствует иврит — язык свободы!»
Его последние слова внесли, вероятно, раскол в сплоченные ряды делегатов. Большинство из них размахивали руками и рвались отомстить за безобразные речи. Другие тоже размахивали руками, но призывали более горячие головы проявить «плюрализм и толерантность»…
Трудно сказать, какая сторона одержала бы верх в развернувшейся полемике, потому что в этот момент два поезда, доставивших сюда делегатов съезда и все еще их ждавших, издали три коротких гудка. Как по команде, клезмеры сыграли «Прощальную» и вместе со всеми бросились в открытые двери вагонов. Через пару минут станция опустела, и только три-четыре ветерана, словно забытый кем-то багаж, все еще стояли под транспарантом «Никогда не говори: надежды нет!». Закрывшиеся было двери вагонов вновь распахнулись. Несколько парней выскочили из них, подхватили стариков под руки и втащили в последний вагон…
Опять мы сидели вдвоем на скамейке посреди станции «42-я улица
