Экспресс-36 - Борис Сандлер
Впоследствии мы с мистером Брауном пришли к компромиссу: «светскую точку зрения» он продолжит освещать в любавичском «журнале», а в «Форойс» будет печатать только заметки под рубрикой «Памяти ушедших». Он сам это и предложил. «Вы знаете, — объяснял он, — биологический процесс прямо на глазах пожирает старые кадры — бывших активистов еврейских профсоюзов, социалистического движения, других прогрессивных еврейских организаций… Я всех их хорошо знал, а теперь некому о них даже вспомнить… Так, может, мне имеет смысл делать это?..» К сожалению, ни одной его заметки в «Форойс» так и не вышло. Биологический процесс не пощадил и мистера Брауна…
В тот день с неба лило как из ведра. Чтобы хоть часть дороги не идти под дождем, я перебежал улицу и спустился в ближайшую станцию подземки, а оттуда на поезде номер 6 добрался до станции «42-я улица и Гранд централ», где договорился встретиться со знакомым. При этом решил, что лучше сесть не в первый вагон, как обычно, а в последний — тогда удастся избежать встречи с местным пророком, Ионой-Джоной. Оказавшись на станции, я зашагал вниз по ступенькам, ведущим на нужную платформу, и тут в глаза мне бросилась картина, буквально иллюстрирующая старый анекдот. Чернокожий бомж сидел на скамейке, по своему обыкновению поджав под себя ноги, и читал свежий номер «Форойс». «Мало того что негр, так еще и газету на идише читает», — слова из анекдота едва не слетели с моих губ. Делать вид, что не замечаю его, в подобной ситуации было просто глупо, тем более приехав на пятнадцать минут раньше назначенной встречи. Сойдя с последней ступеньки, я направился прямо к Ионе-Джоне.
— Хай, мужик! — приветствовал я его в усвоенном от него же стиле.
Иона-Джона опустил развернутую газету и, выглядывая из-за нее, как из-за ширмы, ответил: «Шолом-алейхем, пан редактор отдела культуры». Если бы мои глаза были закрыты, передо мной сразу возникло бы сморщенное лицо Йосла-шамеса. Тот же тонкий голосок с чудесными переливами состарившегося синагогального певчего. А возле него — всегда озабоченное лицо Илии-пророка… На душе у меня сразу потеплело.
— Ты, Иона-Джона, обладаешь особым талантом притягивать людей, — сказал я ему. — Я вот хотел…
Он перебил меня:
— Знаю, ты хотел избежать встречи со мной… Ты такой не один. А знаешь, почему? Потому что все предпочитают ложных пророков, которые говорят только то, что хотят от них слышать…
Он аккуратно сложил газету и сунул ее в один из двух больших черных пластиковых мешков, стоявших возле скамейки. Обычно в такие мешки собирают мусор уборщики на станциях.
— В них у меня ничего не пропадает, — сказал он удовлетворенно. — Ты бы знал, какие сокровища там хранятся.
— Не иначе, прекрасные сны для людей, страдающих бессонницей? — сказал я просто так и сразу устыдился своей неуклюжей шутки.
Иона-Джона, напротив, обрадовался моим словам.
— Ты почти угадал, пан редактор отдела культуры. Там хранятся у меня вещи, которые помогают людям вспомнить их позабытое прошлое. Я бы даже сказал, лекарства от амнезии…
— И моя газета, которую ты только что засунул в мешок, лекарство от амнезии?
— Конечно! От коллективной амнезии…
Он хитро взглянул на меня, как бы говоря: скоро поймешь, что я имею под этим в виду, — и вдруг три раза хлопнул в ладоши.
В полупустом зале послышался низкий голос из громкоговорителя: «Сердечно приветствуем делегатов первого международного съезда „Радость идиша“!» — и на станцию с обеих сторон платформы вкатились два поезда. Последние вагоны остановились точно напротив скамейки, где сидели мы с Ионой-Джоной. Они были набиты пассажирами настолько плотно, что, когда двери со щелчком распахнулись, те буквально вывалились наружу.
— Товарищи! Рабойсай! — из человеческой гущи раздался писклявый голосок. — Не толкайтесь!.. Порядок и еще раз порядок!..
Иона-Джона ногами встал на скамейку и предложил мне сделать то же самое. Теперь сверху, словно расположившись где-то на театральной галерке, я мог наблюдать весь станционный зал.
Над головами то тут, то там реяли плакаты и торчали таблички с краткими надписями на идише, рисунками и символами — такими как, например, давно знакомые «ИВО» и «ИКУФ», или «I LOVE идиш». Встречались и лаконичные, похожие на формулы знаки, которые я никогда раньше не видел: «X + П = идиш». Среди плакатов бросалась в глаза надпись: «Идиш — петля на шее ассимиляции». Или такая: «Глобализации — NO, идишу — YES!» Или: «Два языка — один народ!» На широком транспаранте, прямо у ступеней, к которым пробивался старик с седой шевелюрой, большими синими буквами на белом фоне значилось: «На идише не говорят, на идише поют!» Уже у подножия лестницы два крепких парня подхватили старика под руки и перенесли на несколько ступенек выше, чтобы все могли его видеть. Он поднял руку, и шум возбужденной толпы постепенно затих.
— Дорогие делегаты! — тихо начал он. — Если долго живешь, так доживешь и до такого дня. Я ждал его сто лет! И поэтому мне есть что вспомнить. Помню, как ребенком гулял по Тломацкой улице в Варшаве и ко мне подошел красивый человек с густыми черными усами, нагнулся и ущипнул меня за щеку. Это, ясное дело, был наш гениальный Ицхок-Лейбуш Перец… Его щипок я чувствую до сего дня… Да будут благословенны щиплющие!..
Старик, очевидно, хотел еще что-то вспомнить из своей долгой жизни, но его прервали бурные аплодисменты. Те же два парня снова подхватили старика и перенесли обратно к подножию ступеней. Клезмерская капелла — кларнет, гармошка и барабан (я не сразу их заметил) — грянула «Виват». Под звуки музыки на импровизированной сцене завертелся в танце полноватый господин в черном смокинге, с красной бабочкой под упитанным подбородком и с ермолкой на голове. По его круглому лицу разливалась медоточивая улыбка.
— Добро пожаловать… Велкам, велкам, велкам! Май нэйм из Майк Липкин… Я из Джуиш Хай организейшон…
Он смаковал каждое слово, произнося его с особой гордостью и вставая при этом на цыпочки, как обычно ведут себя люди низкого роста.
— Я немножко говорить на идиш, ю ноу, бат май бабу́шка энд май деду́шка фром юроп штетл… Ай лав штетл! Ай лав идиш цимес! Ай лав гефилте фиш энд латкес!..
На этом мистер Липкин полностью исчерпал свой словарный запас на идише и дальше говорил только по-английски. Он попросил ораторов соблюдать краткость, поскольку его организация арендовала станцию только на двадцать минут, а также извинился, что обещанный банкет в отеле «Хилтон» отменен «по гуманитарным причинам». Как он объяснил, бюджет, выделенный на
