Ночь между июлем и августом - Дарья Золотова
— Он пил! — сообщило другое и чуть отскочило вбок. — Выпивоха!
Сайто определённо не выпил столько, чтобы допиться до галлюцинаций.
— Кто вы такие? — он понадеялся, что на него, остановившегося посреди улицы и что-то бормочущего себе под нос, не обратят особого внимания.
— Как же ты не знаешь о нас, папа?
— Ты знаешь, только забыл!
— Но у меня… — беспомощно начал было Сайто. Собственно говоря, он не мог строго гарантировать, что у него не было где-то биологических детей. Но вот таких, шарообразных и пухнатых, — не было точно.
— Нет детей? — с тоненьким присвистом захихикало одно. — Ты это хотел сказать, папа?
— Если двое родили что-то одно, кто же может сказать, что это не их ребёнок? — с глубокомысленным видом изрекло второе. — Мы — те чувства, что зародились у вас с мамой и не нашли себе выхода…
— Чувства? — обескураженно переспросил Сайто. — Что ещё за чувства?
— Я Тоска, а это, — Тоска мотнула нижней половиной мехового тельца в сторону первого существа, — Злоба. Так что, папа, уж какие чувства, такие и дети!
— Злоба? — Сайто снова поглядел на жвачно-розовый пуховой кругляш. — Как-то не похожа.
— Я тихая затаённая Злоба, — присюсюкивающим детским голосом пояснил кругляш. — Едва сознающая сама себя.
— А я Тоска, — повторил другой. — Громкая, отчётливая и всем заметная. Вот что вы с мамой породили, папа. Хотя я бы, пожалуй, предпочла и не порождаться.
— Так что, папа? Ты идёшь домой? Мы тебя с мамой ждали-ждали, ждали-ждали…
— Он не хочет! Не хочет, а пойдёт, как миленький пойдёт! Куда денется?
— Мама весь день без тебя, весь день…
— А он бы хоть и год её не видел!
— И так всю жизнь! Всю жизнь!
— Да что это за жизнь? Нелюбимая работа и нелюбимая жена! Не жизнь, а мучение…
Так они сопровождали его до самого дома, прискакивая, прицокивая, пушисто шепелявя о том, как страшна и ничтожна его жизнь. И жил он так тринадцать лет, и проживёт так ещё тринадцать, и ещё тринадцать, и ещё тринадцать… Сайто казалось, его шаги вязнут в асфальте, как в песке, — и сердце будто где-то вязнет тоже. Лучше бы, что ли, снова были родители.
Возле дома тоже уже зажглись праздничные кубики-фонарики с гладкими красными боками, нагретыми от огня. Сайто медленными пальцами отпер дверь, Злоба и Тоска прошмыгнули под его ногами впереди него.
— Папа пришёл! Папа пришёл!
— И мы пришли, и мы!
— Ты ведь встретишь нас, мама?
— Мама выйдет встречать его, даже если ей и не хочется! А ей никогда и не хочется! Как же они друг другу надоели!
— Помнишь ту женщину из соседнего кабинета, папа? Она могла бы стать нашей новой мамой?
— А он ведь и хотел, он хотел пригласить её кое-куда… И перехотел, решил не связываться! Папа и так устаёт после работы, а тут ещё тратить силы на дополнительную какую-то женщину!
Хироко в самом деле вышла встречать его, одетая и причёсанная точно так же, как и вчера, — видимо, в честь праздника. Она была так бледна, что казалось в полумраке коридора — это именно она дух из иного мира, а не эти жизнерадостные полуживотные, мельтешащие кислотными пятнами на фоне серых от темноты стен.
— Интересно, что они говорят только о тебе, — заметила она, насмешливо искривив узкий рот. — Неужели ты никогда меня не ревновал? Ну, так я расскажу тебе кое-что. Каждый раз, когда ты выводил меня в ресторан, точно собаку — на собачью выставку, я находила там взглядом какого-нибудь мужчину — можно немолодого, можно даже не особенно красивого, главное — без этой мертвечины, без усталой тупости в глазах, и всё то время, пока мы сидели там, я представляла себе, что рядом со мной не ты, а он. Не что я замужем за ним: это было бы всё равно, что тебе менять одну работу в корпорации на другую. Мне хотелось встречи для удовольствия, без всяких обязательств, хотелось воспользоваться им и сохранить в своих воспоминаниях. Я думала, какой бы он был — смешливый ли, властный ли, нежный ли, но в любом случае не такой, как ты, потому что ты никакой. Потом, ночью, когда ты засыпал и беспокойно дышал во сне, моя рука становилась им.
Сайто слушал её в замешательстве. И это она, Хироко, его скромная, домовитая жена? Казалось, какой-то развратный демон забрался в её разношенную кожу и, раскрывая теперь ей рот, заставлял через силу вышвыривать из горла слово за словом.
— Правильно! Правильно, мама! — поддакивала, подпрыгивала Злоба — шерсть у неё встала дыбом, так что она казалась сейчас вдвое больше. В её жадно раззявленной маленькой пасти обнаружились острые, слишком крупные для такого крошечного существа зубы. — Расскажи ему всё, чтобы знал! Унизь его, уничтожь его! А ты, папа, что встал? Ну что ты всё это терпишь, слабак! Давай, поведи себя как мужчина, ударь её!
Тоска, наоборот, подутихла.
— Толку не будет, — монотонно бубнила она, непонятно что имея в виду, — никакого не будет толку.
Хироко наблюдала за ними с отстранённым молчанием. На Сайто она даже не посмотрела.
— Как я тебя ненавидела — это я тоже могу рассказать, — выговорила она наконец тем же деловым, равнодушным тоном. — А были годы, когда это чувство жило во мне — сейчас оно увяло и иссохло, как всё живое в природе… Когда ты пропадал на работе, я заходила на анонимные форумы и писала там как бы от твоего лица: анонимно, разумеется, как все там, но так, чтобы угадывался ты. Я описывала все твои глупые привычки, твою работу, рассказывала, какие игры и сериалы тебе нравятся, чтобы над ними поиздевались вдоволь, высмеяли всё, что тебе дорого. Я надеялась — может, кто-нибудь из твоих коллег тоже втайне почитывает тот форум и сможет тебя опознать. И раз за разом, встречая тебя в офисе, он не сможет уже выкинуть из головы твоё неумение метить в цель, проявляющееся каждое утро в туалете.
Сайто напряжённо вспоминал все случаи, когда ему казалось, что кто-то из сослуживцев косо на него посмотрел или не сразу ответил, и постепенно негодование и недоумение растворялись в затопившем его тело ужасе.
— Так ему! Так ему! — вопила разошедшаяся Злоба. Глаза у неё загорелись красным, точно фонари Обона. — Он и похуже заслужил! Ну, а ты что стоишь? Разве ты это заслужил?!
— Не будет толку… — бормотала по-прежнему Тоска. — Зачем только они живут? И мы зачем явились на свет?..
— Тихо! — Хироко хлопнула себя ладонью по бедру, и резкий, неожиданный звук этого хлопка заставил замолчать их обеих. —
