Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра

во власти которых обозначить смерть каждого из нас. Я попросил сестру Кьяру не ставить на этом квадрате травы мраморных памятников с надписями и портретами. Довольно и крестов из железа. Если бы было возможным найти еще и другие и сделать кладбище поржавевших крестов. Она мне сказала, что надеется осуществить мою идею, забрав кресты со старого кладбища, которое будет все равно затоплено водами искусственного озера. Когда я уже прощаюсь с ней, она мне вдруг говорит, что дьявол искушает ее, оставляя нацарапанные гвоздем на камине слова: «Будьте прокляты!». И теперь еще стал появляться иногда, чаще по ночам, странный попрошайка: одет чисто и туфли блестят. Все свое имущество он носит за спиной в маленьком рюкзаке. Копается на кухне, в поисках яиц и сыра. И когда наедается, нападает на Кьяру, потому что она олицетворяет собой власть. Он и вправду раб той немногой еды, которую находит у нее. Ругаясь с Кьярой, надеется освободиться от зависимости, держащей его в плену.

Моей матери Пенелопе

О ПОТОПЕ, ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО!

Поначалу была черная туча,

Она поднималась с моря

И заполнила тенью землю,

Как пролитые на промокашку,

Расплываются чернила.

Вслед западали редкие капли,

Глубоко утопая в пыли,

Отсекая деревьям уши.

Под конец дождь заладил

Десять дней непрерывно и нудно,

Через край наполняя канавы.

И не только у нас, но в Америке,

Всюду, сорок долгих недель ливни шли,

Не давали на миг передышки,

Ведра вод дождевых, как потоки,

Казалось, что вниз головою

С неба реки текли.

Полегли все деревья на землю.

Хлябь земная, как хлеб испеченный,

Что ломают крестьянские руки

Второпях на горячие ломти.

Не стало в воздухе опоры точек,

Где птицы могут дух перевести,

На головы людей отважились садиться,

Бредущих по колено в грязи,

Вода китайских рек, что с гор,

Желтее, чем шафран, спускалась,

На площадь Тяньанмынь сначала показалась

И дальше разлилась, дотронувшись до моря.

В Калькутте лодки стали на причал по крышам,

И плавает вокруг домашний скарб, и мебель,

И дыни, как головы утопших, в воде качаются.

Кавказа люди в горы шли

Цепочкой длинною, как муравьи,

Спасаясь от воды, пролитой из кувшина,

Вверх по стене ползут.

Весь Юг Америки сокрыт водою,

На Севере лишь выступают из-под нее

Вершины небоскребов, вкруг которых

Плывут отбросы, мусор, тряпье и банки…

Листва сопровождает резиновые трупы

Раздутых от воды животных.

Морские крейсеры на рейде:

Но плыть куда им?

Страницы книг во всех библиотеках,

Хранилищ мировых размыло.

Истории и сказки листами белыми

Плывут, как стаи голубей уснувших.

Напрасно мудрецы в горах

Взывают солнцу —

Земля, как мутный шар воды,

Скользит в безмолвии пространства бесконечном.

СЕНТЯБРЬ

Музыка дождя в ушах

2

ПОНЕДЕЛЬНИК

Наш дом стоит в таком месте, с которого можно видеть удивительные закаты. Моя жена спешит насладиться ими и отчаянно зовет меня. Я нахожу всегда извинения, чтобы не выйти из дома, потому что меня раздражает этот ее слишком романтичный восторг. В Дубулты, на Балтийском море, я был более послушен ее призывам и после ужина садился с ней вместе на одной из многочисленных скамеечек, расставленных на вершинах дюн над песчаным пляжем. Впрочем, и цари ехали из Санкт-Петербурга, чтобы увидеть и насладиться этим праздником красок, который не мерк до одиннадцати вечера. Сколько лет уже мы не останавливаемся, чтобы любоваться закатом?

5

ЧЕТВЕРГ

Сегодня утром стало прохладнее, и в мастерской оказалось множество залетевших туда мух и шмелей. Они жужжали и бились о стекла. Тогда я открыл окна, но у них не было никакого желания улетать. Снова закрыл их, и они опять стали биться о стекла. Кто-то упал, оглушенный, на землю. Я увидел, что другие были уже мертвы. Наконец жужжание утихло, и мастерская наполнилась тишиной. Слишком высокая цена за наступившее спокойствие. Вышел в сад.

Четыре брата моего отца

И старшая — ей девяносто —

Сестра, что звали Назарена, —

В Америке все жили.

Иногда открытку посылали.

Так моряки бросают в море

В бутылях закупоренные вести.

Я отыскал записку Назарены,

Отправленную моему отцу.

Писала брату: «Эдвардо, мы дошли до дня,

Когда последние подводят счеты жизни.

Здесь, далеко от Вас, в Бразилии,

Я часто вспоминаю тот день,

Когда на ярмарку мы направлялись

В Веруккьо, рыбой торговать

В одну из пятниц тыща девятьсот

Тринадцатого года.

У нас перед глазами мост унесло

Рекою в половодье.

Мы ждали целый день в повозке

С надеждой переехать вброд,

Но не дано в тот день нам было

На берег ярмарки попасть.

И дома рыба в ящиках протухла.

Я временами слышу эту вонь,

Теперь мне кажется, что это запах

Прожитой мною жизни».

7

СУББОТА

Едем на машине по каменистым дорогам, которые соединяют горные овраги вблизи Пеннабилли. Время от времени остановка, где вспаханная плугом земля показывает розоватые осколки кирпичей и римской черепицы. Подбираем почерневшее острие стрелы. Я держу его в кармане и иногда вынимаю и верчу в руке. Спрашиваю себя, какое животное могло быть им убито.

8

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Бывают такие дни, когда независимо от времени года хочется скрыться от боли или от скуки, обидеть этим кого-то или самого себя — тогда мысленно я ухожу и закрываюсь в неизвестной квартире на окраине Москвы, но там, где менее всего хотелось бы жить. В районе Косино, где все строения одинаковы, я заметил молодых людей, которые на лыжах выводили гулять собак, а магазины, почти всегда пустые, были полны мертвенно-голубого света. Квартира, в которой я иногда закрываюсь в мысленном изгнании, состоит из двух комнат и ванны. Именно там жила старая поэтесса из Тбилиси. Благородная и готовая нежно одарить тебя своим изяществом и легкостью своей грусти. Одетая в черное с огромными белыми воротниками из прозрачной ткани. В маленькой гостиной стены были покрыты грязными зеркалами, затуманенными серыми пятнами плесени. В другой комнате находилась маленькая кухня и короткая кушетка. Возможно, зеркала гостиной старались как-то