Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра

Река небо выводит гулять,

И катает как камни до моря

Кости мира.

Вода гор между пальцев струится,

Точно бьется в руках рыба в страхе,

Постепенно становится тоньше

Подвенечного тюля невесты,

И лицо мое в ней отразится.

31

СРЕДА

Все интересы моей жизни и мои радости — теперь я в этом уверился — составляют короткие путешествия по долине вместе с Джанни. Мы приезжаем с ним в покинутые городки, чтобы собирать забытые шумы: влажный скрип подгнившего дерева, обрывки ржавых звуков, может быть, журчание умирающей воды. В общем, это смесь старинных отзвуков, поглощенных застывшим воздухом или движимых легким дыханием травы, когда она выпрямляется, чтобы стряхнуть с себя иней. В этом подобии музыки, которое почти не слышат уши, способные различать лишь взрывные и отскакивающие звуки современной жизни, гнездится мое детство. Следуя мощеной дорогой, проходящей перед кладбищем в Таламелло, пришел в рощу столетних каштанов. Свет пожелтевших листьев и тех, что покрывали землю, заворожил меня. Мне показалось, что я был уже в этом месте много лет назад. И вдруг я вспомнил, что спрятал когда-то пуговицу от военной формы в старую щель ствола. Тогда стал внимательно оглядывать все стволы и шарить гвоздиком в самых глубоких отверстиях. В одном дупле, засыпанном землей и кусочками камней, на самом дне и правда отыскал металлическую пуговицу старой военной формы. На какое-то мгновение увидел себя офицером австрийской армии на площади в Пеннабилли во время охоты на Гарибальди, когда он прятался в Сан-Марино. И в памяти прозвучал зовущий меня голос: «Альберт».

АВГУСТ

Море внутри глаз

Семья не есть более надежное убежище в жизни. Мы вынуждены все чаще мириться с изменами и разрывами отношений. То, что раньше помогало сдерживать и бороться с желаниями, не существует. Мы теряем все, что созидалось вдвоем или вместе. И потому мы сами должны найти в себе те силы, которые смогут еще спасти от всеобщего крушения.

У реки есть укромная заводь,

Где сижу, вод касаясь руками.

Вчера в сумерки я наклонился —

Отмыть камень в Мареккье —

И увидел седину своей головы.

5

ПОНЕДЕЛЬНИК

Гроза. Шесть часов утра. Лежа в постели, слышим жалобное мяукание котят. Лора надевает плащ и выходит, чтобы укрыть их под черепичным навесом. Выбивается свет. Я тоже встаю и зажигаю свечу. Сижу со свечой в руке. Возвращается Лора, за которой следуют мокрые котята. Останавливаются передо мной и смотрят. Замечаю, как пламя свечи дрожит в их глазах.

7

СРЕДА

Когда перед солнцем появляется дымка влажного тумана, тогда жара застилает глаза. Сегодня так тяжело ходить. Гора напротив в светлой туманной пыли, и лишь вершина Фумайоло освещена лучом солнца. Каждые два, три дня у меня собирается куча газет. Сплошное мученье рвать их. Зимой легче, когда они исчезают в пламени камина. Инжир налился, но не созрел. Мушмула ждет ноября. По всей долине дикие яблони, которые мне показал Джанни, остались без плодов. Сегодня ночью в Сан-Марино шел дождь, у нас ничего. Небо спокойно. От жары даже на кончиках пальцев выступает пот. Мне вспоминается старый документальный фильм о Грузии, когда в горах не хватало соли, и животные облизывали вспотевших людей и землю, смоченную мочой.

15

ЧЕТВЕРГ

Вот уже несколько дней меня занимают старые фрески, постепенно исчезающие со стен маленьких сельских часовен. Они рядом с большими крестьянскими хозяйствами. Я фотографирую в основном легких летающих ангелов, окруженных цветами, утонувшими во влажности стен. Вчера вечером мысленно перенесся вновь в Самарканд. Ел белую мякоть дыни на покосившейся террасе голубой чайханы, которая облокотилась своим деревом на воды пруда. И как и тогда, мы с Антониони садимся на мотоцикл с коляской, который везет нас к берегам Амударьи. Потом путешествие на барже — медленное, по причине отмелей на нашем пути, отмеченных стволами тростников в илистом дне, которые мы вынуждены были огибать. Он и я, сидящие на длинной балке, укрепленной на палубе, где толпятся дети и женщины с золотыми искрами сережек в ушах, грызем семечки подсолнуха. Сегодня я приехал в маленький средневековый город Аквавива. Ходил среди скелетов тех домов, которые образуют узкие средневековые улочки, где и глазам не хватает воздуха, а стены гладят тебе плечи. Пять низких стен делили на множество пустых комнат с одинаковыми дверьми длинное пространство. Мне казалось, что я нахожусь внутри подзорной трубы. В небе у меня над головой было несколько веток двух огромных вековых дубов, и тени листвы качались на стенах и на полу этого забытого мира. Я видел, что птицы не боятся меня, достаточно не совершать резких движений. В какой-то момент огромная тень пробежала по стене напротив. Я сам почувствовал себя той же стеной или балкой, или небом над головой, лишенным памяти, как и городок, где я был гостем. Погружаюсь в тишину без мыслей и ощущаю спокойствие, которое никогда не испытывал прежде. Но внезапно в ушах возник сильный шум моря. Потом он перешел в глухой гул, как будто его покрыло плотное облако пыли. Нечто похожее на звуки, исходящие из недр земли, которые росли, расширялись, превращаясь в мощный рев ветра, способный повалить деревья и разрушить стены. Следом вода морей и рек покрывала долину. К счастью, я иногда возвращался в тишину этого покинутого городка. Но не надолго. Ум вновь начинал в этой тишине обрушивать на меня странные видения потопленных городов и лесов, которые сопровождались стихами поэмы о Всемирном потопе. Я думал о ней уже много дней. Мне не удавалось отрешиться от этого загадочного и неожиданного наваждения грядущих катастроф. Единственный способ оставался — бежать домой и начать писать то, что возникало у меня в голове.

18

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Мы побывали в маленьком скиту Чербайоло, возникшем ранее тысячного года, там останавливались как святой Франциск, так и святой Антоний. Он был приведен в порядок заботами одной женщины из Равенны. Она начала восстанавливать его с 1966 года — ей необходимо было одиночество и молитва. Просит называть себя сестрой Кьярой. Я встретился с ней впервые посреди овечьего стада. В свои 66 лет она выглядела сильной. Мы пошли вместе на маленькое кладбище, квадратное с двумя железными крестами на земле, поставленными там — кто знает когда. Возможно, могилы двух старых монахов. Я постоял перед ними — этими двумя неизвестными усопшими. Уже давно я с нежностью смотрю на бедные поржавевшие кресты старых кладбищ долины. Это скромные знаки,