Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
– Это как?
– Вот так! Сделаем на пленэре.
– Кто ж тебе даст?
– Никто и не даст. В том-то и вся штука, что совершенно не надо ни у кого спрашивать разрешения. Послушайте, я поговорил с каэспэшниками…
– С каэспэшниками?
– Не надо делать такое лицо. Да, с каэспэшниками. Они свои слеты проводят, где хотят. Ни у кого ничего не спрашивают. А нам почему нельзя? Так вот. Они предлагают поляну в Опалихе. Хорошее место, любера не прочухают. А нам и надо всего двое суток. Конечно, группа монтажа должна приехать заранее. Но вы только представьте! От дерева к дереву сделаем растяжки, повесим картины… Какие-то картины на ветках… Делай что хочешь! Хоть инсталляции, хоть хеппенинги, у нас на программу за глаза хватит!
– Ну а что… – сказал Собака. – В принципе-то… Дело…
– Хорошо, – встряла я, – а если дождь? Твои картины на растяжках потекут…
– Тент!
– И где ты такой тент возьмешь?
– Можно попробовать у тех же каэсэпшников стрельнуть, чем-то же сцену накрывают, или самим сшить.
– А как?
– Господи. Просто каждый покупает клеенку, ну, сколько найдете. Пусть будет метра по два. Но только каждый по два метра. И потом сшиваем.
– И кто этим будет заниматься?
– По очереди. Определим. Это правда неважно.
– И где столько клеенки найдем?
– Слушай, она стоит шестьдесят копеек самая дешевая. Ну да, придется потолкаться по магазинам.
– Ну, допустим. А эти твои растяжки где брать? – спросила Багира.
– Это тоже найдем. Я одного человека знаю.
– Хорошо. А художников где столько наберешь?
– Ой, это уж моя проблема. Половину арбатских можно позвать. Они ведь все наши.
– А название? Как назовем? – вскочил Достоевский.
– Название как раз у меня есть – Forest of love.
Мы одобрительно замычали.
– А музыканты? – спросил Собака.
– Разумеется! Еще стритовых поэтов можно позвать. Дева, прочитай там что-нибудь и переговори с Дроном и Хоббитом. Они сейчас ничем не заняты, могут приехать.
– Ты точно уверен, что народу хватит? Половина стрита уже сейчас на море валит.
– Уверен, уверен! Те, кто свалит из ключевых, вернутся.
– А свет? – опять встрял Достоевский. – Какой там свет?
– Главное – костры и свечи. Но можно попробовать тех же каэспэшников уговорить…
– Прямо открыл для себя клуб самодеятельной песни, – фыркнула Багира.
– А вот это называется гордыня. Между прочим, один из смертных грехов. Что они тебе сделали, кроме того, что тебе песни их не нравятся? А у них опыт. Они не первый раз собираются. И между прочим, по части оборудования гораздо сообразительнее, чем вы. Это уже в Лисьей проверено, из вас только каждый пятый умеет палатку поставить. И вообще – это какая-то глупая вражда неизвестно почему. С какой стати мы вдруг начали так пренебрежительно говорить о людях с другими вкусами?
– Ты еще скажи, что мы люберов любить должны!
– Вообще всех должны любить. Господь нам это завещал.
– Тю! Ангел – проповедник! – Опять Достоевский.
– Не зря он Ангел, – ответила я. – Вот чего тебе неймется?
– Ладно, давайте не ругаться, а делать, – сказал Ангел.
– А как?
– Что делать?
– Давайте так. Будем собираться шить тент каждый день после пяти вечера. Каждый приходит со своим куском клеенки. Дева, как и было сказано, занимается поэтами. Можешь начать утюжить Арбат и отлавливать Хоббита. Хотя нет, Хоббит поди уже пьяный. Тогда завтра. Я пошел договариваться с художниками и сделаю список, что нам нужно для монтажа выставки. Освещение тоже на себя возьму.
– А где мани на это все взять?
– Заработаю. Кругом Арбат все-таки.
– А аппаратуру как возить? На электричке?
– Я все продумал. У меня есть один знакомый мажор на машине, он поможет.
– Ты прям так уверен, что получится?
– Уверен. Я ночью проснулся и подумал: а почему мы так не можем? Взяли, собрались выехали в лес, смонтировали – и вот тебе целый фестиваль! И у меня как крылья расправились. Можем! Мы все можем! Главное – просто взяться.
Значит так, объявляем штаб на Гоголях. Я тут сидеть буду. Только днем на Арбате зарабатывать, так что кому надо, меня найдет. Дева, Ксю и Майка, помогайте. Честно половину заработка буду отдавать для выставки.
– Ты главного не сказал: когда выставка? – спросила я.
– Ну давайте так. Вторые выходные июля.
– Ну-у, это еще долго…
– Это только кажется, что долго. А нам пока заработать, пока набрать аппаратуру, пока людей созвать – самое оно. Чтобы кто-то успел на юга смотаться и вернуться… – Ангел изобразил торжественное выражение лица. – Итак. Давайте возьмемся за руки. Раз, два, три. Поехали!
И Ангел поднял руки в благословении.
3
За тросиками для растяжки пришлось пилить к черту на рога. Сначала на «Войковскую», потом еще на троллейбусе по Ленинградке. Четыре зеленые башни стояли на берегу Москва-реки.
– Смотри! Вот это да! Это мажорский дом! У них там в подъезде фикусы в кадках и вахтер!
– Не вахтер, а консьержка, – поправил Бранд. – Ладно, подожди меня здесь. Сейчас я быстро за тросиками сгоняю.
Через минут пятнадцать он вернулся с мотком проволоки.
– Ну что? Пошли хоть на речку сходим?
Мы прошли метров триста от домов, и там оказалась полукруглая бухта с песчаным пляжем и соснами. Красота. Бранд сел на травку и прислонился к дереву. А я легла и положила голову ему на колени.
– Слушай, можно тебя спросить?
– Давай.
– Почему ты со мной возишься?
– Да как сказать… Должен же тебя кто-то воспитывать.
– Почему именно меня?
– У меня философское отношение к этому. Попалась именно мне. Значит, я и должен с тобой возиться.
– То есть ты меня как-то специально отметил?
– Не знаю.
Рука Бранда как бы случайно легла на мою грудь, и на этом месте тут же образовалась маленькая жаровня.
– Я младше тебя и вообще неинтересная…
– Это ты сейчас прибедняешься и валяешь дурака. Интересная, стихи пишешь.
– Но ведь любишь ты не меня?
– Нет.
Большой палец Бранда как бы невзначай проехался по моему соску. Разговаривать стало совсем влом, но надо было держать лицо и желательно дышать не очень часто.
– А Сирин?
– Что Сирин?
– Ты ее любишь.
– Люблю.
– Почему ее выбрал?
– Потому что она необыкновенная, умная, как будто инопланетянка.
Пальцы Бранда легко сжали мой сосок. Говорить было почти невозможно, но нужно.
– А в чем именно она такая инопланетная?
– Во всем. В глазах, в речи…
Бранд сорвал травинку и начал водить ею по моей шее.
– Ладно, не могу я про твоих баб разговаривать. Скажи, почему ты наркоманов поддерживаешь?
Травинка медленно обогнула другой сосок и поползла вниз.
– Потому что бывают разные ситуации, и некоторые люди просто нуждаются в медикаментозной помощи.
– И что? Наркомания – это помощь, по-твоему?
– В некоторых случаях
