Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
– Интересно, чей это?
– Дом Миндовских. Были такие фабриканты.
– Чего фабриковали?
– Пф-ф-ф. Их предприятия в основном на Волге, ткани делали. У них есть что посмотреть, особенно там, на верхней Волге. Ты и мест-то таких на карте не знаешь – Вычуга, Кинешма.
– Не-а.
– Люби и знай родимый край, – рассмеялся Валенок.
– А ты там был?
– Конечно.
– С бабушкой?
Валенок недовольно зыркнул на меня.
– Молчу, молчу.
Мы еще недолго поболтали, Валенок довел меня до Гоголей и скрылся в бесконечных арбатских переулках по своим тайным делам.
5
Ли научил играть в окурки. Ставишь ногу в произвольном месте, считаешь окурки приблизительно в радиусе тридцати сантиметров от ноги. Если с левой стороны окажется больше – это плохая примета, а если с правой – хорошая. Авгуры в Риме приблизительно так же делали, только с птицами, пояснил он. И тут мне почти на ноги рухнули два раскладных стульчика и мольберт. Подняла глаза – Ангел.
– Мать, помоги. Клева никакого, а денег хочется.
– Как помочь?
– Пойдем со мной, попозируешь.
– Опять за жопу будешь хватать?
– Не, я серьезно.
И мы пошли на Арбат. Ангел посадил меня на стульчик лицом к улице, приколол к мольберту ватман и начал рисовать углем.
– Ну ты как-нибудь выпрямись, расслабься…
– Я не могу.
– Чего вдруг?
– Стесняюсь.
– Понимаю. Подумай, например, о том, что ты больше всего любишь.
– Стихи.
– Правда?
– Ну да. Я же больше ничего и не умею.
– Ладно, мы сейчас не про литературу, а про твое выражение лица. А чего больше всего ненавидишь?
– Советскую власть.
– О! Вот это уже разговор! И брови так нахмурила… Ну-ка, ну-ка, ну-ка, попробуй зафиксировать… Хотя нет. Так мы всю публику распугаем… А у тебя чего с Брандом?
– Просто дружим. У него же девушка в Питере.
– А, Сирин… Знаменитая герла. А с другой-то стороны, она в Питере…
– Так, фрилавушка, зачем ты нас в этом подозреваешь?
– В чем?
– Да ладно тебе, не валяй дурака!
– Во! Уже получше стало. Еще корпус назад, грудь чуть-чуть вперед…
– А. То есть это ты мне зубы заговаривал.
– Ну а что с тобой делать? И это… Пуговицу расстегни.
– В смысле?
– Пуговицу, говорю, расстегни.
– Я без лифчика.
– Тем лучше.
Я расстегнула пуговицу.
– Еще.
– Да ладно тебе…
– Я серьезно. Видишь, народ не реагирует.
Я расстегнула еще пуговицу.
– Другое дело. Кстати, сиськи шикарные.
Я почувствовала, что краснею. Народ, который раньше проходил мимо, начал притормаживать.
– А теперь самое время. – Ангел достал из мольберта газету, сложил из нее шапочку и поставил на асфальт. – Я же говорю, публику надо заманивать.
– Какой-то дешевый у тебя трюк. Заманивать надо мастерством.
– Смотрите, какие мы умные! Публика ничего в искусстве не понимает. А в сексе практически каждый специалист.
И Ангел продолжил чиркать углем. Подошел один человек, позвал знакомого, тот поднял очки на лоб и склонился над рисунком, потом посмотрел на меня, ухмыльнулся, достал кошелек и кинул монетку в шляпу. Ангел показал мне глазами – «Вот видишь, заработало». Потом начали походить еще и еще. Уже минут через пятнадцать около нас собралась довольно плотная группа. Ангел с важным видом жестами давал указания – еще больше откинься, плечи шире. Я разворачивала плечи, и одновременно с этим расширялось пространство между незастегнутыми пуговицами. Рядом с нами нарисовался двухметровый волосатый мужик.
– Вам третий не нужен?
– Спасибо, а труа мы еще не пробовали.
Публика засмеялась.
– Мне там, у Вахтанговского, скучно. Можно с вами? Я попою…
Он протянул мне руку:
– Собака.
Я кивнула:
– Дева.
– Какие у тебя модели… – сказал Собака Ангелу и сделал недвусмысленный жест.
– Не смущай мне девушку, лучше пой.
– Ладно. – Собака достал из-за спины гитару.
– На этих дровах играешь?
– Это ты еще не видел, какие у Умки бывают инструменты иногда. Кстати, об Умке…
И Собака запел песню про Раскольникова. Потом пел о том, как на Петровке повинтили мусора. Потом про Миссисипи и хиппи. Потом про четверг и вторник. Народу вокруг нас становилось все больше и больше, и уже скоро почти вся шапочка Ангела была заполнена монетками. Портрет был готов, да и у Собаки кончились песни. Мы встали, поклонились под аплодисменты, собрали вещи и пошли в сторону Смоленской. Ангел отдал мне портрет.
– Ну что, давайте делить? – потер руками Собака.
– Только не забудь, что перед тем, как ты пришел, мы уже кое-что собрали.
– Ладно, я не жадный.
Мы присели у стены рядом с ювелирным магазином и пересчитали все деньги. Оказалось семь рублей с копейками. Трешку отдали Собаке. Мне от трудов полагался рубль, а еще трояк с копейками – Ангелу.
– Вообще с тебя вычесть надо.
– Это за что?
– За несговорчивость. Ты же не сама согласилась, мне пришлось тебя вытаскивать. Ну ладно. Куда пойдем?
– Очень пирожное хочется.
Мы пошли в «Бисквит» и, пока я лопала пирожное, Ангел и Собака умиленно смотрели на меня. Рубашку я так и не застегнула.
– Слушай, Ангел, а тебе не кажется, что сегодняшний заработок как-то неуловимо похож на проституцию?
– Почему?
– Мы зарабатывали моим телом вообще-то.
– И натурщицы зарабатывают таким образом. И актеры. Не, старуха, ничего предосудительного в этом нет.
Я промолчала. Я не была уверена до конца.
Глава десятая
1
Я бездарь. Тупица и бездарь. Я ничего не могу. Вообще ничего нового. Опять лезут эти подкидыши – жуткие, бравурные, действительно «взвейтесь» да «развейтесь». Пионерский лагерь какой-то. Ну что ж делать… Ничего другого не приходит… Бездарь. Идиотка. Нет, надо или вообще прекращать писать, или что-то с этим сделать. Господи, как тяжело-то!
Для начала к черту метафоры. Все. И больше никаких сравнений. За каждое «как» буду прикусывать себе язык. И к черту любую природу – ветра, травы, оленей этих поганых, радугу, воду – на фиг.
Но ведь у Гребенщикова они все есть… Просто он пропускает само сравнение.
Да и Гребенщикова к черту по большому счету. Он мне кто? Сват, брат, любимый? Он так пишет, я по-другому. Нельзя быть похожим на Гребенщикова.
Попробуем от глаголов, глаголы самые честные. Люблю, целую, ползу, ненавижу, лижу, смеюсь, ем. Вот так вот, пожестче. И существительные – стена, книга, дом, страсть… Ну, что-то такое… Потому что хватит, хватит мне этих подкидышей, хватит этого елея в горле. Надо совсем по-другому.
2
Ангела было видно издалека. Он сидел на спинке скамейки и размахивал руками. Вокруг него собралась уже приличная группа. Сидели и слушали. Мне тоже стало интересно.
– …И, конечно, всех надо пригласить. Мы сидим каждый в своей конуре и рисуем. Но мы же можем… Все вместе…
– И где ты помещение найдешь?
– В том-то все и дело, что не
