На санях - Борис Акунин
— Не бойтесь, ваше высочество, они попрятались. Пока мы здесь, не вернутся, — сказал лакей, протягивая руку. Но Лотти не хотела спускаться. У нее отчаянно колотилось сердце. — Их тут пропасть, ваше высочество. Из погреба лезут.
— …Я… не буду… здесь… жить, — еле выговорила принцесса. — Если я у себя в комнате… увижу… это, я умру…
— Не увидите. Наверх мыши не добираются. Видели, какие высокие на лестнице ступеньки? По пятнадцать дюймов. Нарочно, чтоб мыши не могли впрыгнуть. А тут внизу — да, самое ихнее раздолье. Из погребов лезут. Но, как я уже сказал вашему высочеству, они от шума прячутся. Эти, видно, не успели, когда мы с Лизеттой вошли.
Немного успокоившись, Лотти спрыгнула на пол и скорее кинулась назад, к лестнице с ее превосходными высокими ступенями. Решила для себя, что впредь, выходя из дому или, наоборот, возвращаясь с улицы, будет проскакивать через переднюю, не глядя по сторонам, очень быстро.
Вот самое нехорошее место в новом обиталище и определилось. Осмотр дома окончен. Пора возвращаться наверх. Сейчас начнутся уроки.
* * *
Мадемуазель Бурде была старая дева, по-настоящему старая, лет сорока или пятидесяти. Лотти еще не научилась разбираться в оттенках пожилого возраста. У женщин он начинается много раньше, чем у мужчин, потому что — так говорила бабушка Матильда — мужчина подобен фрукту, а женщина цветку. Цветы увядают быстро, к тридцати дама уже напоминает засушенный бутон, еще быстрей отцветает не вышедшая замуж барышня.
Госпожа Бурде появилась, когда герр Финек и фрау фон Крастовиц не согласились ехать к французам — и слава богу: учитель бил по пальцам линейкой, а гувернантка, девочки прозвали ее «Гусыня», шипела и щипалась. Мадемуазель Бурде согласилась быть и учительницей и гувернанткой. Арифметику, историю и географию она преподавала скучно, из книг Лотти узнавала про эти увлекательные науки намного больше, но уроки натуроведения и Закона Божия были хороши. Должно быть, живя в высоких Альпах, лучше узнаешь природу и Всевышнего.
Герр Финек не разрешал задавать вопросы про Бога, требовал учить катехизис и псалмы наизусть, а мадемуазель давала домашнее задание: приготовить Господу вопрос и отвечала либо по Священному Писанию, либо сама. Поэтому Лотти часто думала про Бога.
Был у нее приготовлен вопрос и сегодня.
Сначала мадемуазель, как обычно, объяснила тему урока: «Цель человеческой жизни». И, тоже как обычно, начала вопросом к ученице:
— Ради чего, по мнению вашего высочества, живет человек?
— Смотря какой, — подумав, ответила девочка. — Короли — чтобы хорошо править, дворяне — чтобы верно служить королям, крестьяне — чтобы усердно трудиться, купцы — чтобы честно торговать. А принцессы — чтобы быть послушными и никогда не терять выдержки.
Она была довольна своим ответом. И учительнице он должен был понравиться, особенно про принцесс — Лотти повторила слово в слово то, что мадемуазель твердила по десять раз на дню.
— Нет. — Лоб госпожи Бурде, узкий и желтый между белым чепцом и большими железными очками, нахмурился. — Все люди — короли с принцессами, крестьяне, кто угодно — живут на Земле для одного и того же. Чтобы спасти свою душу. Бог простирает каждому с небес Десницу, но в ответ человек должен тоже протянуть свою руку, приподняться на цыпочки. Если дотянется и крепко ухватится — спасется. Нет — душа сорвется вниз, в темный подвал и будет ждать там, в тоске и ужасе, Страшного Суда.
Лотти содрогнулась, представив, как проваливается в погреба под парадной залой, про которые рассказал лакей. К серым мышам.
Потом учительница говорила, сколько в жизни соблазнов, отвлекающих человека от главной цели. Соблазн — это нечто плохое, представляющееся хорошим. А в помощь нам ниспосланы тяготы. Они представляются плохими, а на самом деле они — благо, только надо их не бояться. Бояться следует соблазнов.
— Запомните верное правило, которое всегда позволит отличить скверное от благого, ваше высочество. Всё скверное дается легко. Всё благое дается трудно. Потому что подниматься вверх труднее, чем скатываться вниз.
Когда пришло время задать приготовленный вопрос, Лотти спросила про то, о чем думала вечером, в чужом, новом доме, полном неизвестных опасностей:
— Если всё на свете создано Богом, почему мир такой плохой? Разве Бог может создавать плохое?
Мадемуазель взяла Библию, раскрыла оглавление. Подумала, отложила. Стала объяснять своими словами:
— Да, в мире много плохого, но есть и хорошее. Много безобразного, но есть и красивое. Много злого, но есть и доброе. Просто плохого, безобразного и злого гораздо больше, чем хорошего, красивого и доброго. И знаете почему? Бог создал хорошего, красивого и доброго ровно столько, чтобы показать человеку: смотри, как должно быть. И живи так, чтобы хорошего, доброго и красивого после тебя на свете стало хоть немного больше. Оставь мир лучше, чем он был до тебя. И есть люди, кто своей жизнью делают мир лучше. Некоторые — намного, как добросклонные короли и принцы, для того и возвышенные Господом над народом. Но есть и монархи, которые, подобно злодею Боунапарте, превращают мир в преисподнюю. Если вы вознесены высоко над людьми, значит Господь возлагает на вас большие надежды. Не подведите Его… А теперь после перемены мы займемся музыкой, ибо она — голос, которым с душой разговаривает Всевышний.
Но голос музыки Лотти слышать не умела, и урок игры на пиянофорте стал всегдашней мукой. Неуклюжие пальцы не слушались, мадемуазель сердилась, грозилась оставить без обеда, чтобы плотское не мешало духу воспарить к божественной гармонии. А плотское мешало и подавало голос голодным бурчанием в животе. Сейчас Лотти предпочла бы удар линейкой или щипки Гусыни, чем снова жевать тайком утащенный кусок хлеба. Принцессы — еще и существа, живущие впроголодь.
Но на следующей перемене, перед уроком вышивания (тоже мука), с батюшкиного этажа пришел лакей и сказал, что сегодня обед будет семейный, в большой столовой. Это тоже было испытанием, но по крайней мере досыта наешься.
* * *
В хорошем расположении духа papá всегда бывал шумен и говорлив. Его лицо находилось в постоянном движении: вверх и вниз ходили брови, усы подрагивали закрученными кончиками, под ними сверкали белые зубы, на щеках появлялись и исчезали ямочки, голова словно никак не могла приноровиться к плечам, встряхивала огненно-рыжими кудрями. Лотти знала, что придворные прозвали батюшку Принц Огонь.
Он поднял тост сначала за избавление от постылого Штутгарта, потом за избавление от дорогого Фрица, чтоб ему заплесневеть в Нойес-Шлоссе. Матушка вина не пила, она сидела вялая, завороженно смотрела на посверкивающую искорками серебряную вилку. Батюшкин секретарь барон Розен за избавление от Штутгарта выпил, а
